явственно донеслись слова: 'schwankende Gestalten', и потомъ 'Herz' и зат?мъ что-то еще непонятное…
— Вы устали съ дороги? крикнула она ему не?жиданно съ напускною р?шимостью; въ сущности ей было почему-то очень неловко.
— Я?…
Завалевскій встрепенулся словно отъ сна, поднялъ опущенныя в?ки — и при горячемъ трепетаніи широко падавшаго на нее въ эту минуту столба св?та увид?лъ предъ собою странное, поразившее его своею оригинальною красою созданіе. Изъ-подъ почти черныхъ бровей, очерченныхъ красивою и см?лою дугой, гляд?ли прямо на него большіе лучистые голубые глаза, съ выраженіемъ какой-то ребяческой дерзости и простодушнаго недоум?нія. — Отчего ты такой совс?мъ особенный? казалось, говорили эти недоум?вавшіе и умные глаза. Неправильный, н?сколько грубоватый рисунокъ слегка вздернутаго носа и пышныхъ, молодыхъ губъ, широкія плечи и, изъ-подъ шитой рубашки, роскошныя очертанія бюста, напоминавшія франкфуртскую Аріадну, матовый, безъ т?ни, но яркій, словно позолоченный цв?тъ кожи и низкій, гладкій лобъ, по об?имъ сторонамъ котораго, закрывая уши, свободно спускались волны русыхъ волосъ, сливавшихся гд?-то сзади въ одну огромную косу, все это исполнено было такой жизни, силы, своеобразія, въ этомъ молодомъ облик? было что-то такое св?жее, непочатое, — почвенное, внутренно сказалъ себ? Завалевскій, — что вс? артистическія струны его существа загрем?ли въ немъ вдругъ какимъ-то всезаглушающимъ аккордомъ. Онъ закинулъ голову, ударилъ рукою объ руку и воскликнулъ:
— Ахъ, какъ вы красивы!…
— Что-о? грубо и обиженно отр?зала она ему въ отв?тъ метнувъ на него гн?внымъ взглядомъ, между т?мъ какъ все лицо ея озарялось пожаромъ.
Онъ покрасн?лъ еще р?шительн?е, ч?мъ она, взъерошилъ въ зам?шательств? свои волосы и проговорилъ слегка дрогнувшимъ голосомъ:
— Ради Бога, извините меня… Я бываю иногда разс?янъ до безобразія… Но вы, см?ю над?яться, не можете думать, чтобъ я нам?ренно… При этомъ св?т?… и вашъ костюмъ… и эти волосы — мн? представились…
Марина глянула на него изподлобья и вдругъ разразилась оглушительнымъ, неудержимымъ см?хомъ.
— Ахъ, какой вы шутъ уморительный! воскликнула она въ свою очередь.
Дико зазвучала въ первую минуту эта примитивная откровенность въ ушахъ графа. Но см?хъ д?вушки былъ такъ искрененъ, такъ сообщителенъ, — онъ былъ вн? всякаго кодекса св?тскихъ приличій, но за то вс? приличія, взятыя вм?ст?, не стоили этого свободнаго молодаго см?ха. Завалевскій почувствовалъ это — и расхохотался въ одну ноту съ Мариной…
Онъ подошелъ къ столу со стороны противоположной той, у которой она стояла, и взявъ первую попавшуюся ему подъ руку книгу.
— Осипъ… Іосифъ Козьмичъ, поправился онъ, — говорилъ сейчасъ… вашъ батюшка? прервалъ онъ себя, вопросительно поведя на нее взглядомъ.
Она кивнула утвердительно, помаргивая все еще см?явшимися глазами.
— Онъ говорилъ сейчасъ, продолжалъ графъ, — что вы дали себ? трудъ привести мои книги въ порядокъ.
— Дала себ? этотъ трудъ и даже очень утомилась, таская ихъ изъ ящика, насм?шливо проговорила д?вушка; она такъ и ожидала, что 'см?шной старичекъ', какимъ сейчасъ представился ей Завалевскій, подастъ ей немедленно новый поводъ къ см?ху.
Но онъ неожиданно для нея замолкъ мгновенно, и мысль его, — она поняла это, — далеко отлет?ла отъ нея, отъ всего окружавшаго его въ эту минуту. Онъ безсознательно перебиралъ пальцами по книг?, оставшейся у него въ рук?, и гляд?лъ недвижно въ окно, откуда видн?лась безконечная л?сная даль съ ея померкавшими въ т?няхъ наб?гавшаго вечера вершинами. Его лицо приняло опять свое усталое, чтобы не сказать унылое, выраженіе. Но Марина, одною шириной стола отд?ленная отъ него, усп?ла разгляд?ть его тонкія черты, его длинные бл?дные пальцы и н?жную шею подъ помятыми воротничками цв?тной рубашки и съ удивленіемъ спрашивала она себя: 'да старикъ-ли онъ въ самомъ д?л??'…
— У васъ, къ сожал?нію, все больше англійскія книги, заговорила она громко, чтобы сказать что- нибудь: не то досаду, не то какую-то странную жалость подымала во дн? ея души непонятная ей унылость этого челов?ка.
Онъ опять словно проснулся и какъ бы совершенно позабылъ все, что было предъ этимъ. Онъ уложилъ локти на столъ и съ доброю своею улыбкой уставился прямо въ лицо Марины.
— А вы по-англійски не читаете?
— Н?тъ, сказала она:- я по-французски знаю порядочно, по-н?мецки хуже, а по-англійски совс?мъ н?тъ, — не учили…
Онъ помолчалъ, потомъ спросилъ:
— А вообще вы много читаете?
— Да, все, что попадется, я очень люблю…
Онъ покачалъ головой — и ничего не сказалъ.
Но Марина поняла его неодобреніе и отпустила тотчасъ же колкимъ тономъ:
— А по-вашему, разум?ется, женщина должна ничему не учиться и ничего не читать?…
Онъ не отв?чалъ, какъ бы соображая, и продолжалъ покачивать головою.
Она было вскинулась 'развивать ему свои уб?жденія' относительно 'женскаго вопроса', но вдругъ пріостановилась. — Лучше пусть онъ спрашиваетъ, подумала она, —
Онъ д?йствительно спросилъ ее, читала-ли она поэтовъ?
— Д-да… н?которыхъ, отв?чала она не сейчасъ, такъ какъ н?которое время прошло въ колебаніи: сл?дуетъ-ли признаться въ этомъ, или н?тъ?
— И любите? неумолимо допрашивалъ Завалевскій.
— Такъ себ?, средственно, пояснила она. И б?лые, ровные какъ подобранная нить жемчуга зубы сверкнули подъ приподнявшеюся верхнею губой Марины.
— Кого-же, наприм?ръ?
— Ну, Некрасова, разум?ется…
— Разум?ется, повторилъ онъ съ какою-то невеселою усм?шкой. — А Пушкина?
На устахъ ея сложилась легкая гримаска.
— Да, онъ мн? нравится, сказала она, — только в?дь онъ не развитъ…
— Что-съ? Какъ вы это сказали? чуть не съ ужасомъ вскрикнулъ графъ, — это Пушкинъ
— Ну, конечно! съ торжествующею улыбкой подтвердила она.
На этотъ разъ графъ подумалъ, что она д?йствительно его въ глаза дурачитъ. Но онъ ошибался. Б?дная Марина д?йствительно была 'уб?ждена', что Пушкинъ 'не развитъ'. Ей это преподалъ одинъ учитель изъ семинаристовъ, сосланный въ Глинскъ за участіе въ какой-то 'политической агитаціи' и переведенный оттуда 'за пропаганду вредныхъ соціалистическихъ ученій' — какъ значилось въ казенной бумаг?,- въ дальнюю губернію. Когда онъ у?зжалъ съ жандармами изъ города, у?здныя почитательницы его поднесли ему у заставы букетъ изъ левкоевъ и булавку для галстуха; булавка изображала кинжалъ, по лезвею котораго микроскопическими буквами выр?зано было одно таинственное слово:
II
