какое дело военной контрразведке до трупа неизвестного мужчины, еще большой вопрос.
— Виталику Стрельцову я под хвостом скипидаром натру. Нечего на ходу спать, на пенсию выйдет — отдохнет. — Злобин цедил слова, как большой начальник, словно его, а не молодого Виталика назначили на это дело. — Личность уже установили?
— По документам некто Николаев Петр Геннадиевич. Москвич. — Елисеев неожиданно понизил голос и придвинулся ближе. — В это же время из таксофона на Верхнеозерной какой-то Гусев позвонил в военную комендатуру, назвал специальный код. Разговор прервался. Дежурный убежден, что слышал выстрел.
— И всего-то? — Злобин скорчил недовольную мину. — Дятел, конечно, великий мастак шум поднимать. Наверное, еще не проснулся, когда дал добро на оперативное сопровождение дела силами ФСБ. Ладно, бог с ним, убогим! А ты-то чего суетишься?
— Отпуск накрывается, — вздохнул Елисеев. — Даже страшно подумать, что это наш Гусев. — Елисеев кивнул на труп. — А если он, не дай бог, помер не своей смертью, то вообще на уши встанем.
— Это уж точно, — согласился Злобин. Он повысил голос: — Яков Михайлович, а шестой труп когда начнешь потрошить?
Черномор недовольно заурчал за ширмой, потом выкрикнул:
— А я никуда не спешу!
Злобин с Елисеевым переглянулись.
— Вот так, только зря время потерял, — махнул рукой Елисеев.
«А телефон еще не изобрели?» — хотел подколоть его Злобин, но промолчал.
Он дождался, пока за Елисеевым закроется дверь и в коридоре стихнут его шаги, и только после этого тихо позвал:
— Яков Михайлович, на выход!
— Ушел? — Черномор высунул голову из-за ширмы. Потерзал бороду и задумчиво произнес:
— Ума не приложу, откуда в них это хамство? Вроде времена уже не те. — Он стрельнул глазками в Злобина. — Я угадал, он не из милиции?
Злобин кивнул.
— Странно, странно, — забормотал Черномор.
— Яков Михайлович, может, по старой дружбе шестого покажешь?
— А кофе, Андрюша?! Я тут потихоньку уже чашечку выпил.
— Время поджимает.
— Но без вскрытия! — Поднял указательный палец Черномор. — Я еще не отдохнул.
— Только взгляну, обещаю.
— Ха! Можно подумать, что ты сам его вскроешь, — прокартавил Черномор. Но было ясно, что ворчит он беззлобно, просто по инерции. — Пошли.
Он провел Злобина маленьким коридорчиком в тупик, где размешались холодильники. На каталке уже дожидалось своей очереди тело мужчины.
Злобин пристально, цепляясь за малейшие детали, осмотрел тело.
«Лет пятьдесят, может, больше. Но хорош, поджарый. Лицо породистое, руки… Не чета той пятерке, спустившейся с гор, — рассуждал Злобин. — Такие погибают либо по глупой случайности, либо по чьему-то тончайшему расчету».
— М-да, могло быть и хуже… Налюбовался на этого вояку, Андрюша? — Черномор, пыхтя сигаретой, встал за спиной.
— Почему вояку? — удивился Злобин.
— Тело — как книга, ее только надо уметь читать. Говорю тебе, армейская кость.
— Возможно.
«Может, он и звонил в комендатуру? Вот дела!» — подумал Злобин.
— Так, видимых ран на теле нет. Если не считать гематомы и ссадин на правой щеке. Я прав? — Злобин достал из кармана маленький блокнот и ручку.
— Ага. Я первым делом, если честно, этого осмотрел. Уж больно хороший экземпляр. Вскрывать не стал, оставил на десерт. — Черномор прошел вперед, встал в изголовье. — Гематома — это ерунда. Получил при падении. А вот упал он, Андрюша, уже мертвым. Предварительно сделав выстрел из пистолета, о чем говорят пороховые ожоги на коже правой кисти. — Черномор ткнул сигаретой, указав на черные точки на побелевшей коже. — Смею предположить, выстрел был произведен на уровне бедра. Стоя или в падении — уже детали. Об этом я сужу по точечным ожогам на наружной стороне верхней трети правого бедра. Отдай одежду на экспертизу, там подтвердят.
— Причина смерти? — Злобин одному ему понятными знаками делал пометки в блокноте.
— Ни колото-резаных, ни огнестрельных ран нет. Предварительно на месте происшествия Клавдия диагностировала инфаркт. Баба она, конечно, видная, но эксперт, между нами, никакой. Но в данном конкретном случае, думаю, не ошиблась. Впрочем, вскрытие покажет.
— А при инфаркте разве стреляют? — Ручка Злобина замерла над блокнотом.
— Если пистолет в руке держал, то мог случайно выстрелить, почему нет? — Черномор пожал плечами.
— Может, яд? — подсказал Злобин.
— Возможно. — Яков Михайлович потеребил бороду. — Вскрытие и анализы покажут… Во всяком случае, яд не наружного действия, в этом я уверен. Кожные покровы абсолютно чистые. Следов инъекций нет. Может, как говорят участковые педиатры, съел чего-нибудь. — Черномор вздохнул. — Только я тебе вот что скажу, Андрюша. Ты умеешь на глазок определять статью человеку, а я так же интуитивно чувствую причину смерти. Происшедшей и грядущей. Такая уж работа. И если думаешь, что я этому рад, то глубоко ошибаешься. Инфаркт его скосил, я тебе говорю.
— Молод он для инфаркта. Да и крепкий на вид. — Злобин с сомнением посмотрел на труп. — Смотри, моего возраста, а ни живота, ни лишнего жира.
— На этот счет у меня своя теория. — Черномор задумчиво уставился на труп, словно пытаясь проникнуть взглядом под грудину. — Сначала считали, что инфаркт — болезнь стариков. И стал он массовым, потому что люди, мол, чересчур долго живут, вот и прут болячки, о которых раньше и не знали. Согласен, в Европе в девятнадцатом веке шестидесятилетний считался глубоким стариком. Большинство умирало, едва справив пятидесятилетие. Но аргумент не сработал, вдруг выяснили, что инфаркт молодеет. Косит он сорокалетних. А уже есть данные, что и двадцатилетние мальчишки умирают. А знаешь, в чем причина? — Черномор тяжело вздохнул. — Ни экология, ни стрессы тут ни при чем. Война во всем виновата. С сорок первого по сорок пятый мы потеряли почти полностью всех, рожденных в двадцатом году. Посмотри любой справочник по демографии. В пятидесятом у нас был жуткий провал, потому что те, кому в войну было девятнадцать-двадцать два, погибли. Пришло их время становиться отцами и рожать детей, а их нет — погибли. В шестидесятых был всплеск, но это рожали те, кто родился в сороковых. Они еще помнили войну, и память эту с генами передали детям. А у этих детей в большинстве своем нет дедов. Только вдумайся! Род прерван, нет цепочки жизни. А Род у славян, кстати, считался главным божеством, потому что он родит, вьет цепочку жизни. Вот и выходит, что ходят по земле сорокалетние здоровые мужики и не знают, что память их тел войной мечена и род их прерван. Вот и мрут неожиданно, потому что по всем древним понятиям не жильцы они на свете. — Яков Михайлович тяжело засопел и понурил голову. — Только не говори, что я это тебе сказал. Узнают — попрут из медицины в народные целители.
— Выходит, та война еще долго нас выкашивать будет.
— А чего ты хотел? Тридцать миллионов убили, столько же калеками остались, а психотравмы никто и не считал. Нам и той войны на век хватит, а мы уже новые… — Яков Михайлович махнул рукой. — Бог им судья, не будем об этом. Если не обнаружим ничего экстраординарного, заключение по этому клиенту я сегодня к обеду подготовлю.
— Да мне, если честно, и не к спеху. Это ФСБ почему-то горячку порет. — Злобин кивнул на дверь, за которую выпроводил чрезмерно активного опера ФСБ.
— Тогда тем более, — облегченно вздохнул Черномор. Черномор отвернулся, но Злобин заметил, что старик быстро смахнул со щеки слезу.
— Я еще загляну. — Злобин почувствовал, что Черномор хочет остаться один.
— В любое время, Андрюша, — кивнул Черномор. Злобин с великим облегчением вышел из мертвого
