— Да, Виталик, чуть не забыл. Елисеев больше не появлялся?
— Нет.
— И не звонил?
— Не знаю. Я же на выезде был, Андрей Ильич.
— Ладно, разберемся.
Стрельцов вышел в коридор, но через секунду опять возник на пороге. Сквозняк взбил бумаги на столе Злобина.
— Твою мать, молодой, тебе делать не фиг?! — вспылил Злобин, накрыв ладонью бумаги.
— Андрей Ильич, вам Елисеев нужен? Вон он, по коридору идет.
— Н-да? — Злобин злорадно усмехнулся. — Ну-ка гони сюда этого бойца невидимого фронта.
Стрельцов побежал выполнять указание, а Злобин выключил звук в магнитоле. Покосился на закрытую дверь.
«С волками жить — по-волчьи выть», — подумал он и, нажав кнопку «запись», убрал магнитолу под стол.
Елисеев бросил взгляд на документы и вещи убитого на столе у Злобина и сразу же сделал вывод:
— Себе дело взяли, Андрей Ильич?
— У молодого своих забот полно, — ответил Злобин, не таясь разглядывая Елисеева.
Была у Злобина теория, не раз подтвержденная практикой: о виновности и непричастности к преступлению можно судить по поведению человека на допросе. Каждому есть что скрывать, на то мы и люди. Но один хранит личную тайну с достоинством, другой юлит, переспрашивает, лихорадочно ищет лазейки. И получается, что у первого на душе камень, а у другого — грех, точно описанный Уголовным кодексом. Елисеев, естественно, не крутился, как Филя, и не исходил соплями, как Гарик, но за его наигранной веселостью скрывалось беспокойство, причину которого Злобин пока понять не мог.
— Принес? — спросил Злобин.
— Что? — Елисеев недоуменно вскинул брови.
— Протокол вскрытия, — уточнил Злобин.
— Ах вот вы о чем! — Елисеев расслабился, распахнул куртку. — Нет, Черномор еще колдует. Уж не знаю, что он найти хочет.
— Черномор, как и мы, ищет причину смерти. — Злобин заметил кобуру на поясе Елисеева и недовольно поморщился. В моду вошло безо всякой необходимости таскать на себе оружие, чего он не одобрял. Прокуратура уже дважды возбуждала дела по пьяной стрельбе. — Люблю, когда люди умирают простой и понятной смертью. От старости или, например, в результате ссоры на почве совместного распития спиртных напитков. Дорожно-транспортное тоже неплохо, особенно если виновник в бега не бросился. — Злобин сложил стопкой документы. — Паспорт, права, лицензия на оружие. Все выписано на одно лицо — Николаева Петра Геннадиевича. По своим учетам мы его уже пробили. Чист как стеклышко. Не участвовал, не привлекался, не сидел. Ствол легальный, номера соответствуют. А зачем нормальному человеку ствол?
Елисеев придвинулся ближе к столу, мимоходом запахнул куртку.
— Надо, Андрей Ильич, прошерстить больницы. В кого-то он же палил, так? Мог и зацепить.
— Поищем, обязательно поищем, — кивнул Злобин. — Только помощь ФСБ мне в этом не потребуется. В морге ты обмолвился, что он звонил от имени Гусева. Поэтому первое: жду от тебя показаний от дежурного по комендатуре. Если велась контрольная запись разговора, что я не исключаю, получи ее стенограмму. Второе: пробей фото потерпевшего и фамилию Гусев по своим учетам. На сегодня это все. Если Гусев к делу не приклеится, то дальнейшее участие ФСБ считаю нецелесообразным.
Елисеев с минуту обдумывал ответ, нервно покусывая нижнюю губу.
— Ответ из Москвы уже пришел, Андрей Ильич. — Елисеев достал из внутреннего кармана куртки свернутую в трубочку пластиковую папку, положил на стол. — Можете приобщать к делу.
Злобин вытащил листки, быстро пробежал их глазами.
— Ого! Генерал-майор Гусев Николай Петрович, ГРУ Генштаба. — Он кивнул на документы на столе. — А это, выходит, прикрытие?
— Получается так.
— Интересно. — Злобин перелистал паспорт потерпевшего. — Листочки потертые, все фотографии соответствуют возрасту, портретное сходство сохраняется. Само собой, знаки защиты присутствуют. Даже штампики прописки соответствуют личному делу некоего Николаева. Как это делается, а?
— Военная тайна, — усмехнулся Елисеев.
— Ясно. И зачем он в область пожаловал — тоже военная тайна?
— Боюсь, что мы этого так и не узнаем. Не нашего это ума дело.
— Даже если это могло стать мотивом убийства? Елисеев на секунду впился взглядом в лицо Злобина, Рефлекторно облизнул губы.
— Прокуратура выдвигает версию убийства? — тихо произнесен.
— Прокуратура фантазирует. — Злобин похлопал по тонкой папке дела. — Пока здесь пусто, я могу фантазировать до самозабвения. Соберу факты — будут и нормальные версии.
— А меня учили, что мое дело собрать факты, а интерпретировать их — удел начальства.
— А я привык к процессуальной независимости, оценка фактов — моя забота. Перед начальством я только за результат отчитываюсь, — парировал Злобин. — Ты, кстати, в каком звании, если не секрет?
— Подполковник. — Елисеев был явно удивлен сменой темы.
— Видишь, почти одногодки и звания у нас одинаковые… А ты на земле работаешь по убеждению или с карьерой проблемы? — поинтересовался Злобин.
— Ну, до чего мог, я уже дослужился. — усмехнулся Елисеев. — Начотдела для меня — потолок. Дальше начинается жизнь по Дарвину. Выживают зубастые и с мохнатыми лапами. А у меня наверху никого нет, так что можно не рвать задницу. Я ответил на вопрос, Андрей Ильич?
— Вполне. — Злобин придвинул к нему пепельницу. — Давай, Федор, покурим и подумаем, как нам жить дальше. — Он дождался, пока Елисеев закурит и расслабленно развалится на стуле, и продолжил: — Про фантазии я не зря упомянул. До тебя тут Виталик Стрельцов такое загнул — Маринина с Дашковой отдыхают! Начитался, щегол, умных книжек и выдвинул версию, что замочили этого Гусева при помощи синильной кислоты. Якобы прыснули ему в лицо малой дозой — и инфаркт.
— У него с этим делом как? — Елисеев покрутил пальцем у виска.
— Еще сутки без сна — можно будет госпитализировать. — Злобин отвернулся к окну. — Хотя почва для фантазий имеется. Эксперт на месте установила причину смерти — инфаркт. Предварительно, конечно. Но все ствол этот проклятый портит. Зачем и в кого он стрелял, не пойму.
— Андрей Ильич, только между нами. — Елисеев понизил голос. — Гусев служил в Пятом управлении ГРУ. Это не наша «пятерка», где диссидентов гнобили, а диверсионная работа в глубоком тылу противника. Там такие отморозки, что тебе и не снилось. А Гусев в спецназе все ступени прошел, начиная с лейтенанта. Для него ствол выхватить — что тебе зажигалкой чиркнуть.
— Хочешь сказать, что Гусеву что-то померещилось и он сразу же жахнул?
— Да хрен его знает! Что мы огород задним числом городим? Помер он от инфаркта — и все. Вот если бы кто-то в него стрелял, я бы еще понял, из-за чего шум поднимать. Вот у меня в подшефном училище случай такой был. — Елисеев выпустил дым в потолок и продолжил с видом завзятого рассказчика армейских баек: — Вывозили курсантов в полевой учебный центр раз в семестр. Сам понимаешь, никому из преподавателей неохота комаров кормить и грязь на полигоне месить. Они уже все старые пердуны, у кого геморрой, у кого маразм. А один полконавт при первой же возможности добровольно выезжал, представляешь? Все думали, не наигрался в солдатиков старый пень. Хотя, с профессиональной точки зрения, любая инициатива всегда подозрительна. — Он выдержал паузу. — И однажды утром из соседней деревни прискакал пацаненок, кричит: «Дяденьки военные, ваш полковник помер!» Мы, естественно, протрезвели и на уши встали. Рванули на БТРе в деревню. Версий было две: пошел в деревню за самогоном, хлебнул лишнего и помер или поленом по голове получил на почве этого же дела. — Елисеев щелкнул себя по горлу. — Оказалось, ты только не смейся… Героически помер наш полковник на местной
