понял?
— Понял, — пробурчал Корсаков.
— Там молоко в холодильнике. Согрей и принеси, — она закрыла за собой дверь.
Воскобойников в растерянности потеребил усы:
— Она всегда командует?
— Бывает, — усмехнулся Корсаков.
Он налил из пакета стакан молока и поставил в микроволновку. Павел плюхнулся в кресло, шумно вздохнул.
— Скажи, чтобы штаны отдали, — буркнул он.
Корсаков отнес молоко. Марина с Анютой сидели, привалившись к спинке кровати, укрывшись простыней.
— Давай, — Анюта протянула руку, — и ступай отсюда.
— Пашка штаны просит.
— Возьми вон там, на стуле, — разрешила Анюта.
Корсаков подхватил со спинки стула брюки и подошел к окну. На подоконнике были пыльные следы кроссовок. Он выглянул на улицу. Как этот мужик забрался по стене на второй этаж? Корсаков свесился из окна. На стене, почти под самым окном, на желтой штукатурке виднелись глубокие царапины. Видимо, ночной гость был не один — кто-то держал ему лестницу, а когда в доме поднялся шум, сбежал вместе с нею. Игорь огляделся. Что здесь можно украсть? Или просто залезли, увидев открытое окно? Взгляд его упал на мольберт с картиной. Он подошел поближе, пощупал полотно, склонился над ним, приглядываясь. Возле рамы холст был надрезан, на полу возле мольберта валялась опасная бритва. Подобрав ее, Игорь вышел из спальни.
Пока Павел натягивал штаны, Корсаков рассмотрел бритву. «Золлинген», отточенная так, что могла разрезать волос. Он показал бритву Воскобойникову.
— Видишь? Он хотел картину украсть. Уже холст надрезал.
— Однако, — протянул Павел. — У меня уже руки чешутся посмотреть, что ж это за картина. Аня говорила, что от бабки досталась. А бабуля ничего не сказала насчет: что за картина, откуда взялась?
— Я думаю, это или трофей времен Великой Отечественной войны, или еще с революции осталась. — Корсаков сложил бритву и убрал в кухонный стол. — Бабуля, кстати, еще жива, так что можно и спросить. Ну, что, спать будем?
— Попробуем, — прокряхтел Воскобойников, устраиваясь в кресле поудобнее. — Свет погаси.
Корсаков прилег на матрас, но заснуть не удалось. В голову лезли мысли о происхождении полотна, за которым началась охота, стоило ему появиться здесь. Возможны были два варианта: либо Анюту отследили от дома бабки, либо знали, что рано или поздно картина появится у Корсакова и ждали этого. Первый вариант — чистый криминал, а вот второй… Опять начиналась чертовщина, о чем Корсаков и думать не хотел. С него достаточно было приключений с картами и двухсотлетним коньяком.
Полукруглое окно над лестницей посветлело — над Москвой занимался рассвет. Корсаков осторожно встал, стараясь не разбудить похрапывающего Пашку, включил чайник и, на цыпочках подойдя к двери в спальню, заглянул. Анюта дремала, подложив под голову подушку и привалившись к спинке кровати, Марина спала у нее на плече. Услыхав едва слышный скрип двери, Анюта открыла глаза.
— Чего тебе? — прошептала она, грозно хмуря брови.
— Посмотреть, как вы.
— Посмотрел? А теперь закрой дверь с той стороны. Она только уснула.
Хмыкнув, Корсаков закрыл дверь. Анюта была в своем репертуаре — проявлять материнскую заботу было ее любимым занятием. Иногда это было приятно, но иногда раздражало, и Корсаков выходил из себя от чрезмерной опеки.
— Ты мне скоро сопли вытирать будешь! — говорил он в таких случаях.
— Если разучишься — буду, — соглашалась Анюта.
Вот и сейчас она взяла под опеку женщину, которая была старше ее лет на семь.
Корсаков заварил кружку кофе, устроился возле стола. Заворочался в кресле Воскобойников.
— Это мне снится или действительно пахнет кофе? — сонно спросил он.
— Это действительно пахнет кофе, — задушевным голосом подтвердил Корсаков. — Чарующий аромат. Пришлите нам три крышечки от стограммовых банок и взамен утраченному здоровью получите прекрасную красную кружку. Пластиковую, — уточнил он.
— Налей мне кофейку, — слабым голосом попросил Павел.
— А как же больное сердце? — вкрадчиво осведомился Корсаков.
— Ну, налей, пока Марина спит. Что тебе, жалко?
— Для друга ничего не жалко. С сахаром?
— Ага.
— Со сливками?
— Если есть.
— А сигаретку прикурить? С кофейком сигаретка, это…
— Я сейчас встану и отниму кофе у тебя, — пригрозил Пашка.
— Понял.
Корсаков заварил еще кружку.
— Держи.
— Ох, какой кайф, — простонал Воскобойников. — Что вы меня все лечить взялись? Ладно водка, а то: не кури, кофе не пей. Ты хоть знаешь, что в растворимом кофе столько же кофеина, сколько в воде из-под крана? Все выпарили или выморозили. Чай и тот для сердца более вреден.
— Да пей, чего ты разобиделся.
— То-то! — Павел, прикрыв глаза, сделал огромный глоток. — А что ты там насчет сигаретки говорил?
Марина с Анютой проснулись около девяти утра. Пока они принимали душ, Корсаков приготовил завтрак: яйца всмятку, бутерброды и кофе. Воскобойников бродил по комнатам, с нетерпением ожидая, когда все уедут, чтобы спокойно заняться картиной. После завтрака он проводил всех на улицу и попросил, чтобы раньше шести-семи часов вечера никто не появлялся.
— Трудись спокойно, — сказал Корсаков, — а мы отдохнем. И за тебя тоже.
Павел поцеловал Марину, помахал Игорю и Анюте и закрыл двери. Корсаков услышал, как Воскобойников щелкнул замком и одобрительно кивнул — это он предупредил Пашку, что могут заявиться коллеги или просто друзья пивка попить и тогда никакой работы не будет.
— Ну что, красавицы? Куда едем? — спросил он, оборачиваясь к девушкам.
— Я бы хотела в Архангельское, — попросила Марина.
— Значит, едем в Архангельское, — сказала Анюта, — есть возражения?
— Никаких, — поспешил ответить Корсаков.
— Вот и отлично. А потом предлагаю на пляж, а потом поедем ко мне, в Митино. Это по дороге. Должна же ты посмотреть, как я живу.
— Хорошо, — согласилась Марина.
Поехали на красной «daewoo» Анюты. Марина, хотя ей хотелось обкатать «Ниву», не возражала — после ночного происшествия она чувствовала себя невыспавшейся. Анюта наоборот, будто спокойно проспала всю ночь, была полна сил и энергии. Она усадила Марину на переднее пассажирское сиденье и пообещала ехать осторожно. Корсаков, прежде чем сесть в машину, шепотом сказал, что у Марины только полтора месяца беременности и не стоит так ее опекать. Анюта отмахнулась от него, ядовито спросив: он беременный или Марина? — и заявила, что она как женщина лучше знает, что делать.
Через Строгино выехали на Новорижское шоссе. Анюта вела машину быстро, но без своей обычной наглости, не забывая, однако, сигналить и отпускать едкие замечания по поводу манеры вождения других водителей.
Припарковав машину перед центральным входом в усадьбу, она, словно профессиональный экскурсовод, начала было рассказывать об Архангельском, но Марина мягко ее остановила:
— Анечка, это же моя специальность, позволь я проведу экскурсию.
