— Вам ни о чем не говорит имя политрука Гусева Ивана Егоровича? Был такой командир десантного отряда, сражался под Коктебелем… Рассказывали, что, прикрывая своих бойцов, он отвлек на себя фашистов, а потом бросился со скалы в море…
Он стоял, длинный и худой, от волнения не мог ничего сказать. Хотел признать меня, шевелил сухими губами, шептал что-то беззвучно. Из глаз по сухим морщинистым щекам катились слезы…
То, что рассказал мне Василий Осиевский, а это был он, тебе, читатель, уже известно.
Земное притяжение
Подлодка А-3 покидала базу в половине десятого вечера. Предстояло разведать минный фарватер.
Виктор Скотаренко в который раз заходил к Цурикову. Доложит обстановку, выкурит папиросу и, вздохнув, оставляет каюту командира. Цуриков обратил внимание на странное поведение своего помощника и поделился своими сомнениями с военкомом Демидовым.
— Может, письмо нехорошее получил из дому?
— Да, что-то с ним неладное творится, — согласился комиссар. — Время отдыхать, а он бродит, как неприкаянный, сопит. Помню, с какой лихостью танцевал на вечере самодеятельности… Куда девался тот веселый Скотаренко, не знаю. Надо бы поговорить с ним.
Стук в дверь прервал их разговор. Вошел Скотаренко. Завидя комиссара, он попятился, но Цуриков поспешил сказать:
— Заходите, лейтенант, заходите!
Хотел открыть карты, мол, легок на помине, о тебе речь шла, — да передумал. Чего доброго, еще поймет неправильно: мол, прорабатываете за глаза. Парень впечатлительный.
— Как настроение? — начал Цуриков. — В экипаже, — уточнил поспешно, видя, как внутренне сжался Скотаренко.
— Полный порядок, — ответил коротко. — Жалоб нет, все здоровы.
— Ну, а вы отоспались после вахты? — участливо спросил Цуриков.
— Какой там! — махнул рукою лейтенант. — Не берет меня сон…
— Это почему же? Расскажите, здесь все — ваши товарищи… Что-нибудь случилось?
Скотаренко потрогал свой острый кадык, повертел головой и как-то жалобно проговорил:
— У меня в горле застрял ком и никак не проходит…
— Ну что ж, зайдите на камбуз, выпейте горячего чаю. А может, откровенная беседа лучше поможет? — спросил комиссар.
Но Скотаренко, постояв в нерешительности, вышел, сказав:
— Спасибо. Попробую прикорнуть, время у меня еще есть…
Командир и военком переглянулись.
Лодка была почти у цели, когда капитан-лейтенант, поднявшись на мостик, услышал:
— Силуэт прямо по носу! Боевая тревога! От Кинбурнской косы встречным курсом шло судно с ходовыми огнями. Это была обыкновенная моторная шхуна. Цурикова бесила наглость противника. До чего же самоуверенны фашисты. Сделали Черное море местом для прогулок! Не выйдет!
Можно было одним выстрелом послать на съедение рыбам нахальную шхуну, но у Сергея Антоновича мелькнула мысль. Он попросил штурмана Розова определить, куда держит курс судно. И когда Розов сообщил: «Разворачивается вправо» — Цуриков тихо проговорил:
— То, что нам надо!
Замысел был прост: «вцепиться» в шхуну, пройти под прикрытием мелководье и таким образом пробраться ближе к Одессе. А там будет возможность поработать. Задача как раз и предусматривала после разведки минного фарватера идти на Одессу. А другого такого подходящего момента едва ли дождешься.
Скотаренко, заслышав разговор между командиром и штурманом, поспешил наверх. Впереди поблескивали красные огоньки, но ему вдруг показалось, что там открывается одесский залив, вправо проплывает невидимая еще Григорьевка, далее покажется Лузановка, Пересыпь, Молдаванка… До войны Виктор учился в мукомольном институте, собирался стать инженером. Судьба его сложилась поначалу не совсем удачно: держал экзамен в мореходное училище, сорвался и решил стать мукомолом, Профессия, к которой у него совсем не лежала душа. Поэтому, когда шел набор в военно-морское, попросил у комсомольской организации рекомендацию и подал рапорт. Зачислили. Радости не было границ, ведь сызмала он мечтал плавать. Так и стал подводником.
Но Одессу Виктор не забыл. Ему писали письма девушки, с которыми два года проучился в институте, приглашали в гости. Он часто думал о городе своей юности. Вспоминал кручи Аркадии, по которым бродил с ребятами. Они любили на крутом берегу читать стихи Пушкина:
«Прощай же, море, не забуду твоей торжественной красы…»
Горизонт был чистый. Тонкий серп висел над морем, ветер доносил запахи водорослей. А-3 увеличила ход, стараясь не отстать от шхуны.
Поменялась вахта. Цуриков возвратился в каюту, следом за ним вошел радист, принес радиограмму. В ней сообщалось, что с юга на Херсон двигался конвой с боеприпасами и горными стрелками.
Прямых указаний перехватить и потопить конвой не было, и Цуриков имел право выполнять ранее поставленную задачу. Но, прочитав депешу, он загорелся. Грешно упустить такую цель. Надо посоветоваться. Пригласил Демидова и Розова. Склонились над картой. Розов хотел было справиться, где же Скотаренко, как открылась дверь и вошел Виктор.
— Отдохнули? — кивнул Цуриков.
Скотаренко что-то пробормотал, усаживаясь за стол.
— Нам нужно выяснить такую ситуацию, — начал Сергей Антонович. — Ваше мнение, лейтенант Скотаренко: зайдет конвой в Одессу или прямиком двинет на Херсон?
Виктор помолчал, подумал, потом сказал:
— По логике, товарищ капитан-лейтенант, должен, — и высказал свои соображения.
С ним согласились. Непременно завернет в Одессу уже хотя бы по той простой причине, что попытается ввести в заблуждение нашу разведку, запутать следы, обмануть советских подводников.
Скрылась, растаяла в ночи шхуна, да она» и не нужна была больше Цурикову. Скоро должен показаться берег, и, если оправдается расчет, через час-полтора корабли противника подойдут к одесской бухте.
Так и вышло. Вахтенный лейтенант Скотаренко увидел сначала Воронцовский маяк. Расплывчатой полосой наплывал берег. Виктор поворачивал перископ, переводил оптику на увеличение, снова и снова всматривался в темень, пока, наконец, не обнаружил то, что искал. Конвой!
Атаковать с большого расстояния Цуриков не решился, к тому же по заливу шныряют катера, поэтому целесообразнее сейчас лечь на грунт и ждать благоприятного момента. Ясно было одно; враг находится «на мушке прицела», часы его сочтены.
Командир предполагал всплыть до наступления утра, но катера, словно предчувствуя неладное, мотались по заливу до самой зари. Наконец улучили момент, начали подъем. Цуриков наблюдал. Транспорт выходит из бухты, четыре катера вырвались вперед, двое идут по бокам, один в кильватере. Скотаренко сдал вахту, но оставался в боевой рубке. Выглядел он уставшим, лицо посерело, осунулось. Ясное дело, спать он не мог. Не терпелось еще разок взглянуть в перископ, краешком глаза увидеть желтые кручи Аркадии. Резкая команда «пли!» — и лодка вздрогнула, белый узорчатый след потянулся к маяку. Удаляясь, он становился все тоньше и тоньше, пока совсем не растаял в мелкой зыби. И как только исчез торпедный след, сразу один за другим последовали два взрыва. Столбы воды и дыма поднялись до самых облаков, закрыв собою ту часть города, где стояло знаменитое здание оперного театра. Постепенно дым рассеивался, оседал, и когда посветлело, из воды словно вынырнуло огромное уродливое чудовище. Сухогруз повалился
