на левый борт. Он горел, с борта летели в воду тюки, прыгали люди, катера подбирали их.
Пять часов пролежала лодка на грунте, дожидаясь темноты, но ни самолеты, ни катера не пытались обнаружить ее. По всей видимости, противник считал причиной гибели транспорта подрыв на мине. Ведь для советских подводных лодок ворота сюда были заперты.
Майская ночь окутала море, облака закрыли небо. А-3 покидала берега Одессы. Цуриков пригласил к себе помощника.
— Давайте-ка все-таки поговорим по душам… Беда какая у вас — поделитесь. Горе на двоих — полгоря…
Скотаренко вынул из кармана какую-то бумажку, расправил уголки и подал Цурикову.
— Читайте, товарищ капитан-лейтенант… Это была вырезка из газеты. В заметке сообщалось, что партизаны взорвали на улице Энгельса дом, где разместились фашистские офицеры. За это оккупанты жестоко расправились с местным населением. Они хватали на улицах женщин, девушек, стариков. На проспекте лейтенанта Шмидта три дня висели невинные жертвы кровавого террора…
Цуриков бережно сложил вырезку и возвратил Скотаренко. Он подумал, что, наверное, в Одессе у лейтенанта есть родные, он тревожится за них и этим объясняется его состояние. Ничем нельзя помочь Виктору, только в бою он мог найти успокоение. Как он сам, Сергей Антонович Цуриков, как и все краснофлотцы, каждым удачным боем приближая долгожданную победу.
Вечные звезды
Депеша подстерегла Власова в самый неподходящий момент: после многодневных бесплодных поисков он обнаружил, наконец, противника, готов был начать преследование… И тут как снег на голову приказ срочно возвращаться в Новороссийск.
Догадки строить — зачем и почему — не приходилось: приказ. Но военкому — не удержался — высказал свою обиду:
— У меня, Филипп Сергеевич, выбили из рук ружье, я уж и палец на спусковом крючке держал, а тут на тебе…
Власов посмотрел в окуляр. Верхушки мачт показались над волной и утонули. Щ-214 возвращалась на базу…
Мы встретились с Владимиром Яковлевичем Власовым утром возле морского вокзала. Он обрадовался, сжал меня в объятиях, долго похлопывал по спине. Но я обратил внимание, что улыбка у него была какая-то усталая, натянутая. Я знал Власова другим, поэтому спросил без обиняков, не болен ли он.
Нет, ответил, вполне здоров, и по службе все шло хорошо. Вот только опасался, что переведут на другой флот, а ему не хотелось расставаться с Черным морем.
— Так вы не знаете, почему вас сняли с боевой позиции? — спрашиваю. — Могу порадовать, мы ведь одно задание будем выполнять: с грузом боеприпасов и продовольствия — на Севастополь. Вы идете лидером, мы за вами.
Власов оживился:
— Если так, то это здорово, дружище!
Расстались мы с надеждой на скорую встречу. Ведь мы не виделись почти год, нам было о чем поговорить.
Щ-214 ушла на Севастополь в полдень, наша Л-6 двумя часами позже. Стоял июнь сорок второго, тяжелого года. Дорога в Крым для надводных кораблей была фактически перерезана, в воздухе хозяйничала вражеская авиация. Потому миссия выпала нам трудная и почетная: доставлять грузы обороняющемуся городу.
Этот наш рейс проходил на удивление спокойно. Но когда мы начали выгружаться в Стрелецкой бухте, налетели «юнкерсы». И сразу порт превратился в настоящий ад. С воем и свистом пикировали самолеты, захлебывались зенитки, все вокруг трещало и валилось. Подобного мне еще не приходилось видеть за дни войны. И тогда, и много лет спустя я не раз спрашивал себя: что помогло нам выстоять, не дрогнуть? Поистине несокрушимой была сила духа советского воина!
Под шквальным огнем мы взяли группу раненых и вышли в открытое море. Не знаю, по каким причинам Щ-214 задержалась. Я думал, что по возвращении в Новороссийск мы увидимся с Владимиром Яковлевичем. Но вот мы вышли вторым рейсом на Севастополь, а Щ-214 еще не вернулась. В походе наш радист доложил, что берег непрерывно вызывает подлодку Щ-214. Надеваю наушники. Тревожно выстукивает морзянка, просит отозваться Власова. Радист поворачивает ручку приемника, и я вижу, как у него дрожат пальцы.
— Возможно, вышла из строя рация или засели на грунт, прячутся от глубинок…
— Вполне вероятно.
Второй, третий раз заходил я в рубку:
— Что слышно?
Но Власов не отзывался.
Старшина Дмитрий Плешаков вышел в запас спустя год после победы. То ли в спешке, то ли по недосмотру ротный писарь, оформляя документы, написал вместо «Плешаков» — «Плещаков». Старшина на радостях — спешил к поезду, которым он отбывал на родину, — не перечитывал бумаг, спрятал их в карман. А когда надо было получать паспорт, Дмитрий Федотович почесал затылок. Свидетельства о рождении не было, а канцелярия слову не верит, ей подавай документ.
Так и остался Дмитрий Федотович Плещаковым. Его разыскивали награды. Д. Ф. Плешаков везде числился погибшим на подводной лодке Щ-214. А Д. Ф. Плещаков в боях не участвовал.
Может быть, все так и осталось бы невыясненным, если бы не случай. Как-то Дмитрию Федотовичу попала в руки книжка о подводниках-черноморцах. Упоминался там и он, Дмитрий Федотович, под своей настоящей фамилией… Прочитал, обрадовался:
— Это обо мне, я служил подводником! — доказывал товарищам. Ему верили наполовину. Плещаков и Плешаков — не одно и то же, а совпадение имени и отчества — дело обычное. Дмитриев Федотычей много в Советском Союзе…
Начал писать Плешаков в разные инстанции, наводил справки, разыскивал сослуживцев, которые могли бы подтвердить, что он это он и что фамилия его Плешаков.
Однажды и у меня раздался звонок. Кто-то извиняется, справляется обо мне, потом уже по существу:
— Служил ли в вашем дивизионе Дмитрий Федотович Плешаков?
Ответить вдруг оказалось затруднительным, надо бы поворошить память. Двадцать пять лет прошло, можно и забыть. Держу телефонную трубку, слушаю щелчки, потрескивание… И вдруг на какой-то момент мне кажется, что это выстукивает морзянка и радист в который раз повторяет в ответ на мой вопрос:
— Молчит Владимир Яковлевич… Молчит наш друг.
— Так вы знаете — служил Плешаков на подлодке Щ-214? — незнакомый собеседник прерывает мои воспоминания.
— Да, я помню, был такой электрик у капитан-лейтенанта Власова. Щ-214 погибла в июне сорок второго года. Никого в живых не осталось…
— А вот Дмитрий Федотович Плешаков утверждает, что остался жив.
Волнение перехватывает мне дыхание…
Я ехал на свидание с человеком, давно похороненным в бурных волнах Черного моря. Самые разноречивые чувства обуревали меня. А вдруг ошибка? Тот ли это человек, что плавал на Щ-214? И если жив электрик, то где тогда мой друг Власов, где весь экипаж?
У заводских ворот я остановился передохнуть. Сердце мое билось учащенно: так хотелось верить! Я видел перед собой коренастого голубоглазого Володю Власова, слышал его певучую речь:
— Ничего, старик, скоро встретимся в Севастополе… Худощавый человек с обветренным лицом вытер ветошью замасленные руки. Смотрит настороженно, с недоверием. Мы стоим, приглядываемся друг к другу. Но вот с лица человека сбегает тень, оно озаряется улыбкой:
