доносился веселый говор. Пригнувшись, он переступил порог.
— Павел Николаевич, это вы только что заходили ко мне? — обратился он к комиссару. Тот смутился:
— Да, я… Только ничего особенного, вот я и не стал вас будить. Мы тут интересную беседу затеяли о том, когда на войне бывает весело. — Он улыбнулся и кивком головы показал комбригу на «боевой листок», висевший на стене.
— Ах, вот оно что! — оживился Павел Иванович и склонился, рассматривая рисунок. На нем был изображен смешной коротышка, который подавал снаряд, вдвое больший, чем он сам. Под рисунком стихотворная подпись.
— Ну что ж, это великолепно! А не обидится ли герой дня на этот дружеский шарж? Художник вроде бы перестарался… — заулыбался комбриг.
— А чего тут обижаться, — отозвался электрик. И окликнул: — Петро, куды ты сховався, твоя фигура выносится на обсуждение! Ось, подивiться, вiн такий i е…
Вперед вышел плотный мускулистый парнишка, смущенно одернул робу. Комбриг хорошо запомнил этого крепыша по прошлому бою.
— Я наблюдал, товарищи, за вашей работой. Молодцы, не подвели. Благодарю всех, — торжественно проговорил Павел Иванович.
Моряки дружно ответили:
— Служим Советскому Союзу!
Комбриг и не заметил, как они окружили его плотным кольцом. Разговор зашел о положении на фронтах, о том, как они ждут писем из дому. Многие не имели вестей от родных, иные потеряли отцов, братьев уже в первые дни боев. Павел Иванович говорил о беззаветной преданности советских людей своей Родине, об их вере в грядущую победу над фашизмом. Рассказывая, он видел перед собой сосредоточенные лица краснофлотцев. Эти парни не дрогнут перед смертельной угрозой. Но сколько у них впереди походов! Им придется и тонуть, и гореть в огне, и стонать от боли… Стерпят, пересилят, но победят. Иначе быть не может.
Болтунов глянул на притихшего комиссара и вспомнил, как тот докладывал, возвратившись из дизельного отсека:
— Машины имеют запас прочности, мотористы дали самый полный!
Нет, не машины, думал Павел Иванович, эти ребята обладают неиссякаемым запасом прочности. Они не дрогнут. Они победят.
Сын Посейдона
Стоявший за столом капитан первого ранга говорил тихо. Он часто делал паузы, и было видно, что ему трудно дышать в этой прокуренной полутемной комнате. Передохнув, он снова брал указку и начинал водить ею по невидимым точкам карты.
— Вам всем, безусловно, знаком этот район Черного моря, — говорил он. — Переменные течения, резко меняющиеся глубины делают его труднодоступным. Затрудняют продвижение и частые туманы. Большим лодкам здесь развернуться невозможно, да и малым трудно. Дашь залп — и тебя выносит пробкой наверх. И самолеты просматривают море до самого донышка, могут забросать бомбами, навести катера. Но топить врага надо! И вот я спрашиваю; кто из вас возьмет на себя смелость пробраться сюда?
Комната ожила. Заскрипели стулья, послышался сдержанный шепот. Капитан первого ранга опустился на стул, закурил. Молчание его мало беспокоило: робких тут нет, есть размышляющие. Так пусть думают, взвесят. Но знал он и другое: «Щуку» туда не пошлешь, придется идти «Малютке». Кто вызовется?
— Так будут добровольцы? — обратился он к присутствующим.
— Есть! — прозвучало из дальнего угла.
Ладно скроенный командир в отлично пригнанной форме старшего лейтенанта поднялся с места.
Комбриг и не сомневался: Грешилов вызовется. Именно он с первых дней войны показал себя находчивым, дерзким командиром подлодки. К нему относились с большим уважением, но и боялись за него: дерзновенная смелость Михаила Васильевича не знала границ. Кое-кто, в штабе неодобрительно относился и к рискованным выходкам Грешилова, и к его чудачествам. Отрастил бороду до пояса, в свои тридцать два года выглядит дедом, сам себя в шутку называет сыном Посейдона. Ну что это — серьезный ли человек?
Комбриг понимал, что лучшей кандидатуры не сыскать, а борода, которая у многих вызывала насмешки, не причина для недоверия. Важно другое: чтобы старший лейтенант не допускал рискованного шага, не увлекся, не проявил самонадеянности.
Грешилов доложил о боеготовности «Малютки». И район он хорошо знал.
Командиры подлодок, штурманы, инженеры высказали свои советы, замечания по поводу предстоящего рейса. Грешилов кивал головой в знак согласия.
Грешиловская М-35, или просто «Малютка», считалась во всех отношениях слабее своих грозных сестер. И ход развивала меньший, и радиус у нее ограничен, и торпед всего-то на один залп. В этом, пожалуй, и заключалась основная сложность; плохо рассчитаешь, промахнешься — и больше тебе нечего делать на позиции, поворачивай оглобли.
Но Михаил Васильевич учитывал эти особенности своей лодки. Транжирить боезапас нельзя, торпеды не патроны, даже не снаряды. Дорогая штука торпеда, и недаром на ней выведена белой краской надпись; «В сердце врагу!» Он и должен посылать ее по назначению, в сердце. Как правило, старший лейтенант Грешилов выполнял задания, потому что, зная слабости «Малютки», он в то же время знал и ее силу. Несколько раз ему предлагали принять под свое начало более мощную эску или «Щуку», но он отказывался. Чем хуже «Малютка»? Грозное оружие, только умей владеть им!
Этот поход начался обычно. Отдали швартовы, выслушали добрые пожелания с берега. Путь предстоял неблизкий. Ночью шли в надводном положении, днем продвигались на глубине. Расчеты командира оказались точными: на закате следующего дня показался далекий берег. Грешилов глянул в перископ. Широкий разлив Дуная отблескивал серебристой чешуей, над водой низко плыли белые облака. Густые заросли лозняка и камышей по обоим берегам, за ними едва угадывались очертания строений. Когда продвинулись настолько, что стали видны ажурные стрелы портальных кранов и длинные цепочки железнодорожных составов, Грешилов подозвал к себе штурмана Бодаревского:
— Погляди-ка, Юрий Сергеевич, я не ошибаюсь? Из порта медленно выползал транспорт, волоча за собой шлейф серого дыма.
— Какова глубина за мелью? — спросил Грешилов.
— Не более четырех метров, — последовал ответ. Прав был комбриг; выстрелишь — и тебя вмиг вынесет наверх.
Поняв намерение командира идти на цель, Бодаревский забеспокоился. По карте местность известна, но в устье рек глубины могут меняться каждый день, доверять картам опасно. И атаковать в сумерках рискованно, видимость ухудшается.
Бодаревский тихо проговорил:
— Товарищ старший лейтенант, можем в песок врезаться…
Но предупреждение запоздало; под днищем послышался скрип. Штурман чертыхнулся сквозь зубы. Грешилов упрямо тряхнул бородой:
— Под килем полметра воды, пройдем! И мягким своим говорком скомандовал, растягивая слова:
— Торпед-ные-е-е-е аппара-а-аты…
До транспорта оставалось не более пяти кабельтовых. С такого расстояния цель поражают наверняка, однако Грешилов медлил, и никто не понимал — почему. Команда ждет, волнуется, пора стрелять, а лодка продолжает путь через мели и перекаты.
Но командир знал, что делал. Вот он медленно подошел к рубочному трапу и подал знак рукой. Трюмный резким движением рванул маховик продувания, и «Малютка», подрагивая корпусом, устремилась наверх.
