— Бежим! — крикнул Ки-Энду, и друзья со всех ног помчались по дороге. Сзади раздались крики и рев: целая толпа нидхагов высыпала из сарая и бросилась в погоню.
— Догоняют! — крикнул Гил, бежавший позади. — Сворачивай в Лес!
Они вскарабкались на крутой вал и оказались перед заграждением. Асгардские клинки, искрясь и вспыхивая голубым пламенем, рассекли проволоку, и через мгновение беглецы скатились вниз, к тесному строю влажных серых стволов. Сплетение ветвей, голых и мокрых, преградило им путь. Ростки шевелились, как прозрачные пальцы чудовища. Заработали мечи, и вскоре Гилу и Ки-Энду удалось углубиться в Лес на сотню шагов. Оглянувшись, они увидели, что их преследователи, достигнув проволочного заграждения, остановились, не решаясь идти дальше. Постояв немного, нидхаги побрели назад и скрылись за земляным валом.
— Отдохнем немного, — сказал Ки-Энду, и они легли на влажную, покрытую копошащимися обрубками землю.
Глава 16
ЛЕС
1. Ясень я знаю
по имени Иггдрасиль, древо, омытое влагою мутной; росы с него на долы нисходят; над источником Урд зеленеет он вечно.
2. Три корня растут
на три стороны у ясеня Иггдрасиль:
Хель под одним, под другим исполины и люди под третьим.
3. Сказочный лес… отражает воспоминание о лесе как о входе в царство мертвых.
Дождь кончился, но тяжелые капли еще падали с голых ветвей; пахло плесенью, душные испарения пропитали воздух. Все шуршало. Гил поежился от холодного прикосновения — скользкий росток ткнулся ему в щеку. Гил отмахнулся от него, как от назойливой мухи, но побег упорно тянулся к лицу. Преодолев отвращение, Гил отломил кончик — он оказался совсем хрупким, — и, осторожно держа двумя пальцами, рассмотрел его. Нежный, почти прозрачный росток слабо извивался, на сломе выступила вязкая капля.
— Как ты думаешь, — подал голос Ки-Энду, — за кого они нас приняли?
— Ясно — за шпионов, явившихся с очередным донесением. Наверное, за тех самых, которые подслушивали ваши разговоры и преследовали нас по реке.
— Хорошо, а кто такой хозяин и каких это асгардских убийц он на них навел?
— Хозяин — это, конечно, руководитель шпионов в Эллигате. А убийцы наверняка дэвы, прогнавшие нидхагов с поля боя. Только почему они решили, что дэвов привел хозяин? Ведь гонец, позвавший их на подмогу, никак не может быть предателем?
— Это верно. Но, возможно, здесь решили, что гонца послал Халгат. Откуда им знать, что за помощью поехали трое случайно спасшихся бойцов из разбитого отряда Фунгала — поехали вопреки воле мелха? Может, Халгат и есть главный шпион и предатель? Многие его поступки подтверждают это.
— Да, конечно, но ведь есть и другой вариант: вдруг асгардские убийцы это мы с тобой? А хозяин, кто бы он ни был, виноват перед Хумбой в том, что позволил нам уйти. Правда, если в Лесу уже узнали, что мы двинулись в путь, значит, шпионы опередили нас, а этого быть не может, мы же оторвались от них на реке.
— К тому же в этом случае здешние нидхаги не были бы так уверены, что перед ними свои.
— Пожалуй. Знаешь, Ки, наверное, это не так важно — за кого нас приняли и знает ли Хумба о нашем прибытии в Лес. Если не знает, то очень скоро ей это станет известно. Шпионы-то плыли за нами следом.
— Это точно, — согласился Ки-Энду. — Действительно, для нас это теперь безразлично. Владычица все знает или скоро будет знать. Кстати, ты понял, кто это такая?
— Хумба, конечно!
— Нет. Мне показалось, что речь не о ней. Этот нидхаг явно говорил о ком-то, кого боится и перед кем преклоняется. Хумба ведь в конце концов всего лишь мыслящая машина. Я думаю, имелся в виду кто-то из тунов. Может быть, тот самый седьмой тун, о котором мы пока ничего не знаем — женщина? Возможно, подобно тому как Фенлин при помощи Мидмира создавала людей, какая-то женщина-тун в союзе с Хумбой создает гуллов и нидхагов?
— Ки, тебе не кажется, что все эти домыслы и предположения никому не нужны? Лучше подумаем, что нам делать дальше. Мешок-то остался в лодке. Может подождем ночи в попробуем его достать?
— Терять столько времени из-за мешка? Спички у меня с собой есть, а без продуктов и одеял мы как-нибудь обойдемся. Еще немного полежим и двинемся дальше. Честно говоря, мне страшно хочется спать.
— Мне тоже. Это, наверное, от духоты, — Гил зевнул. — Голова у меня тяжелая-претяжелая. Я вздремну немного, — с — этими словами Гил устроился поудобнее и тут же заснул.
Ки-Энду в последний раз огляделся и, не увидев никакой опасности, последовал его примеру.
…Шуршание стеблей постепенно перешло в топот множества ног. Нидхаги окружили Гила со всех сторон. Глумливо смеясь, обнажая желтые клыки, они навалились на него, он чувствовал их зловонное дыхание, слышал злобное шипение, исходящее из их глоток. Они связали его так крепко, что он не мог ни вздохнуть, ни шевельнуться, и потащили куда-то. Вот его поднимают, раскачивают и швыряют в кучу мусора — нет, это огромный муравейник! Гил похолодел, осознав, какая ужасная смерть его ожидает. Вот уже громадные, с ладонь величиной муравьи заползают под одежду, вонзают свои стальные челюсти в его тело, вырывают куски мяса, заливаясь кровью… Гил закричал и проснулся.
Но действительность была не лучше сна. Он увидел ростки, прикасающиеся к самому лицу, почувствовал страшный зуд во всем теле. Он попытался встать и не смог — сотни ползучих ветвей оплели его, прижав к земле. Он ощутил, как тонкие побеги прорывают одежду и врастают, впиваются в тело, словно хищные черви.
— Ки! — отчаянно крикнул Гил. — Где ты? Спаси меня!
— Проклятие, Гил! Эти ветки хотят меня сожрать!
Поняв, что помощи ждать неоткуда, Гил принялся изо всех сил брыкаться, пытаясь высвободиться из скользких пут. С великим трудом ему удалось высвободить правую руку. Теперь дело пошло быстрее. Он обрывал целые пучки хрупких побегов, вросших в одежду и кожу, сбрасывал с себя извивающиеся обрывки, дрыгал ногами… Наконец он смог дотянуться до рукоятки меча. Лежа на спине, он принялся рубить ветки над собой; посыпался дождь скользких обрубков. Гил отмахивался от них левой рукой, а правой продолжал рубить. Наконец он расчистил над собой пространство, достаточное, чтобы встать. Преодолевая страшную боль в спине, начал приподниматься на локтях. Это было мучительно трудно — множество хищных побегов проросло, пока он спал, под его телом, намертво пришив его к земле. Гил напряг все силы и рванулся, сжав зубы, чтобы не закричать. Внизу хрустело, невыносимая боль пронзила его так, что в глазах потемнело и сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Но он уже был свободен. Большая часть ростков осталась на земле, они извивались, покачивая окровавленными кончиками, словно щупальца лезущего из недр спрута. Другие те, что успели глубже врасти в тело, остались болтаться у него на спине вместе с комьями глины.
