пути.
Через двенадцать часов, когда в губернских залах еще не погасли свечи бала, Чичерин поставил под ружье и отправил из Тобольска вторую губернскую и две резервных роты. Их увел в сторону Оренбурга секунд-майор Ефрем Заев. Приказ он вскрыл только в пути… Чичеринские войска были слабо обучены, состояли из свежих рекрутов или крестьян, и только в команде Заева были опытные вояки.
Чичерину поневоле надо было задуматься. Войско-то он отправил, а в Тобольске не осталось ни одного орудия. Вдруг здесь начнут бунтовать пленные поляки? Или яицкие казаки ударят в ссыльный углицкий колокол? Письмо Рейнсдорпа было полно тревоги. Он писал не только Чичерину, но и пограничному начальнику Сибирской линии Деколонгу в Омск:
«…На днях сверх всякого чаяния около Яицкого городка оказался нарушитель государственного покоя злодей казак Емельян Пугачев, именующий себя бывшим императором Петром III. Собрал большую партию и, день ото дня увеличиваясь, производит разорения, не меньше и смертные убийства…»
Это было похуже, чем сравнительно безобидные «разглашения» первых самозванцев! Не очень высокий чернобровый человек со шрамом под глазом, в казачьем кафтане и шароварах алого цвета, в косоворотке — едет на степном коне впереди своих войск. Он издает указы, жалует новых подданных высокими милостями — крестом, бородою, рекой, землей, травами, морями, денежным жалованьем, свинцом, порохом и вечной вольностью! Под алые и желтые знамена его стекаются пешие и конные толпы. Знать, иргизские старцы не зря посоветовали Пугачеву идти на Яик…
Денис Иванович старается навести порядок в Тобольске. Как бы не взбунтовались поляки ссыльные! Он со своими гусарами хватает всех поляков и садит их в острог. (Избежал ли этой участи конфедерат, французский офицер Белькур, писавший в то время книгу о Сибири?)
Гонцы привозили первые вести от Ефрема Заева. Тобольское войско под его командой 29 октября дошло до Челябинска. В это время Чичерину пришлось срочно собрать еще одно ополчение — пять сотен казаков и бросить их к Екатеринбургу; там уже поднялись крестьяне! Они вставали под алые и желтые стяги. А Ефрем Заев все шел и шел со своими тобольскими солдатами, — 23 ноября он достиг Орской крепости.
Через два дня в Тобольске произошло примечательное событие. Как ни стерегли город чичеринские гусары, казаки и инвалидные солдаты, а неведомый «злодей» пробрался в Тобольск. И пойман он был около самого острога, где бродил с ружьем в руке и пистолетом за поясом. Денис Иванович учинил ему крепкий допрос.
Что же случилось? Человек с пистолетом был «родом малороссиянин» Василий Гноенко. Ему наскучило числиться в ссыльных казаках при крепости Полуденной, что на Иртышской линии, он бежал оттуда с казаком Данилою и шел именно в Тобольск, где надеялся собрать ссыльных запорожцев и идти с ними на Яик. Гноенко винился в том, что имел согласие на злодейство с четырьмя казаками, которые ныне уже ушли на Яик, и что всему заводчиком был запорожец Григорий Рот из Плоского Редута.
Правду ли говорил Гноенко или зря впутывал в свое дело запорожцев — для Дениса Ивановича все это было безразлично. Важно было лишь то, что хоть какой-то «злодей» был пойман с оружием в руках. Наверное, не раз пытанный, Гноенко неторопливо рассказывал, что он делал в Тобольске. По приезде он «пристал» к женке Пелагейке-малороссиянке, что жила в загородном доме архиерея Варлаама, а чьих родителей она дочь — Гноенко не знал. По бродяжничеству своему ночевал он, пряча пистолет под изголовьем, у расстриги Степана Никитина, потом у Кудрина — казака, да у разных ссыльных. Потом был он у запорожцев Ермолаева и Голубя, сговаривал их совершить измену, бежать к ворам на Яик. У Родичева, пехоты сержанта, Гноенко пил вино и еще у гусара Никиты Коробченина ночевал. К острогу же Гноенко ходил два раза по наущенью казака Голубя — вызволять из-за высокого тына яицких казаков. Но «присланные» казаки-колодники в те дни отпуска на рынок не имели, и потому «подговорения» их к побегу учинить было невозможно, хоть они и передавали, что к тыну пришел сам Голубь.
Насчет ружья Гноенко объяснил, что украл его у одного «пропиточного малороссиянина» в Тобольске, а двадцать патронов купил на свои средства. И опять неизбежный распоп, какой-то Бабич, с которым Гноенко виделся на рынке. Распоп будто соглашался на злодейство. Участь Гноенко была решена, и Чичерин только ждал случая, когда в его сети попадется еще какой-нибудь «злодей», чтобы общая казнь в Тобольске могла как следует устрашить «озорников».
И почти одновременно с Гноенко губернатор сибирский поймал «красного зверя», да еще какого!
След опять шел из Астрахани и Нерчинска. Почуя волю и раздолье, нерчинский каторжный из астраханских атаманов Григорий Рябов разбил цепи и ушел из рудников. Он благополучно прошел через владения Чичерина и появился в Верхотурье. Это был последний предтеча Пугачева! «Злодейский яд свой распространяя в те места, наименовал себя императором Петром Третьим…» — писал о Рябове губернатор сибирский… Слишком «крупным зверем» был Рябов, и Денис Иванович не решился сам судить его, а отправил в Москву. Зато рябовских сообщников — распопа Никифора Григорьева и казаков-донцов Ивана Серединина и Степана Певцова приволокли в Тобольск пред очи «батюшки Дениса Ивановича».
Вспыльчивый Чичерин кричал на пленников и, наверно, бивал их из своих рук — такую «закоренелость» проявили они в своем «злодействе». Уже в плену они узнали о появлении Пугачева и сильно этому радовались. В «Объявлении» своем об этих людях Чичерин писал, что они, «невзирая на высочайшее ее императорского величества о них милосердие и пожалование животом, отважились не только дорогою всех жителей уверить об означенном самозванце, но и в Тобольске о том разглашать….»
Расправа была жестокой. Денис Иванович со своими гусарами, гайдуками, скороходами и чиновной свитой 1 ноября 1773 года лично наблюдал за казнью. Шесть мятежников были влекомы по Тобольску дюжими заплечными мастерами. Чичерин велел вести Гноенко, Григорьева с товарищами от острожного тына по всем переулкам и на каждом переулке бить кнутом, а потом вырвать ноздри и гнать татей в Нерчинск, в вечную ссылку, и на пути бить в каждом городе. На каком переулке упали в осеннюю грязь шесть казнимых, успели ли вырвать ноздри «злодеям» — неизвестно, но все они умерли под кнутом в столице Чичерина, и их поглотила тобольская земля, а не серебряный холод суворовских рудников…
3
Все это время Чичерин вел оперативную переписку с Рейнсдорпом в Оренбурге и с Деколонгом, действовавшим против Пугачева. Писал ли Рейнсдорп в Тобольск о своей ошибке? А ошибку он допустил большую. Незадолго до того, как Чичерин расправлялся со своими пленниками в Тобольске, в оренбургском тюремном замке сидел и ждал своей участи за крепкими железами Афанасий Хлопуша. И он обвел Рейнсдорпа вокруг пальца! Хлопуша дал клятву губернатору привезти Пугачева в Оренбург связанным по рукам и ногам, и Рейнсдорп отпустил старого атамана, пообещав ему за предательство помилование и 100 рублей серебром. Но Пугачев пожаловал Хлопуше чин подполковника, полтину и одежду с повешенного врага, и неистовый тверской разбойник с тех пор прославил себя подвигами под желто-алыми знаменами… Вскоре Чичерин узнал силу старого питомца сибирских рудников!
Через двадцать пять суток после дня тобольской казни Ефрем Заев с тремя тобольскими ротами пришел из Озерной в Ильинскую крепость. Он сумел продержаться лишь четыре дня. Там тоболяки узнали, что Хлопуша уже успел сделать нападение на коменданта крепости Лопатина и порубил его на куски. Вскоре пугачевцы подступили к крепости, ворвались на бастионы — и тобольский секунд-майор Заев был порублен саблями и поднят на багровые копья. За капитана Башарина заступились солдаты тобольской роты, и человек в мерлушечьей шубе помиловал Башарина, поскольку он всегда был добр к солдатам. Так тоболяки впервые увидели Пугачева — в татарской деревне под Ильинкой. Отсюда Емельян пошел к Оренбургу сквозь ледяной буран, гулявший в те дни в степях.
Мертвецы из «тобольского войска» Чичерина лежали у стен Ильинской крепости. Буран был их единственным могильщиком.
Дело разгоралось не на шутку. На Урале поднялись башкиры. Тобольск отправил на Исеть 25 пудов пороха и 200 ружей для защиты рудников от армии повстанцев. В ноябре 1773 года Чичерин пересылал на Яик — Деколонгу — указ графа Чернышева об особой защите от Пугачева — «бездельника» сибирских «рудокопных заводов». В Тобольске было тревожно. Чичерин вскоре пронюхал, откуда идет тревога. В Тобольск стекаются письма от сибиряков из команд Деколонга; пишут о неудачах борьбы с Пугачевым. И
