и производил по своему усмотрению служивых людей в «сибирские дворяне». Он любил строгость и порядок, любил, чтобы «простой народ» его боялся и звал не иначе как «батюшка Денис Иванович». Особенно Чичерин не любил татей и бражников. И в то самое время, когда в Иркутске «со властью губернаторскою бригадирского ранга» Немцев, вместе с «глухой командой» из городских стражей и людишками разбойничьего атамана Гондюхина, грабил по ночам беззащитных иркутян, то Денис Иванович, не в пример своему коллеге с берегов Ангары, разбоев не терпел. Татей, бражников, шалунов он ловил лично, объезжал Тобольск по ночам с отрядом собственных гусар.
Наряду с людьми учеными Чичерин видел в Тобольске и великоважных преступников, коих везли в Сибирь, вроде лейб-гвардейцев, виновных в «изблевании оскорблений величества», вора-поляка Морица Беньовского, Иосифа Батурина, артиллерийского подполковника, того, что в Шлиссельбурге объявлял, что государь Петр III жив и скоро объявится народу. При особой нелюбви к разного рода озорникам Чичерин должен бы был запоминать их. И все началось так, как будто озорники сговорились между собой.
В 1765 году в Тобольск пригнали колодников, шедших в Нерчинские рудники. В числе этих бряцавших цепями угрюмых людей был солдат ланд-милицкого полка Гаврила Кремнев. В Нерчинск его гнали с Дона, где беглый солдат, «всклепав на себя» имя Петра III, уже успел окружить себя свитой. Два попа — Лев Евдокимов и Иваницкий — присягнули ланд-милицкому солдату на кресте, целовали его натруженные в скитаниях ноги. Кремнев объявил народу, что он, «Петр III», дарует милости — рекрут не будет брать двенадцать лет, двенадцать лет подряд винное курение будет вольным, а подушных денег не надо будет платить. Крестьяне-однодворцы, какой-то Воронежской губернии купец, поручик Савва Романов, цыган с ярмарки, шесть попов и дьяконов, дьячок, трое поповичей, сержанты и капралы и всякий другой люд — всего 69 человек — сплотились вокруг «Петра III» из ланд-милицкой роты.
Но вскоре из Воронежа нагрянули гусары, схватили Кремнева. Кузнец наглухо заклепал оковы на его ногах и выжег алым железом на лбу солдата глубокие буквы «Б» и «С» — «беглец» и «самозванец». Затем было повелено возить Кремнева по тем селам, где он себя ложно разглашал, и всенародно бить кнутом, а потом отправить навечно в Нерчинские рудники.
Екатерина II подписала указ о Кремневе и распопе Льве. Лев был признан виновным в злодеяниях, но они были объяснены тем, что распоп был жаден к «вкоренившемуся в нем пьянству», вел распутную и развращенную жизнь, был погружен в невежество. И его повезли добывать нерчинское серебро, и распоп Лев шел через всю Сибирь, неся на лбу клеймо «ложный свидетель» — «Л. С.»
Может быть, вместе с Кремневым и Львом, в одной партии, в Нерчинск шел и армянин Асланбеков — тоже «Петр III», несмотря на свою восточную наружность… В Тобольском остроге в 1765 году еще должны были жить свежие предания о том, как там сидел на хлебе и воде еще один «Петр III — Петр Чернышев! Как и Кремнев, он был солдатом-пехотинцем, бежал из Брянского полка, скрывался от погони где-то под Изюмом; затем «разгласил» себя как Петра III попу Иваницкому. Поп поминал солдата в церкви как царя, Чернышев крепким солдатским шагом входил в золоченые царские врата храма.
Затем палач долго мочалил кнут о широкую спину Чернышева. Он пошел в Сибирь в первый год правления Чичерина в Тобольске, пошел вместе с распопом Иваницким. И под началом у Василия Ивановича Суворова, командира Нерчинских заводов, оказалась целая стая дерзких, неуемных людей, упорно называвших себя царским именем…
…И кто знает, когда и в какой день сердобольная тобольская старуха подала грош или сайку тверскому разбойнику Хлопуше, не один раз гостившему в смрадных острогах?
Битые кнутом, истерзанные пытками, мечтатели не успокаивались и на каторге. В начале 1770 года в Тобольск прибыл солдат со спешной почтой с Нерчинских заводов. Он привез пространное донесение Василия Суворова. Оказывается, нерчинские каторжники испортили Суворову весь праздник! (Сын его, Александр, только что получил чин генерал-майора за дело под Брест-Литовском…)
Распоп Лев Евдокимов, этот духовник двух самозванцев, разыскал Чернышева в Дучарском руднике. Плавильные и сереброразделительные мастера, пробирные ученики, крестьяне и казаки окрестных селений вновь признали в клейменом каторжнике Петра III. Более того! Тунгусский князь Гантимуров прислал Чернышеву дары — шубу, белую лошадь, съестные припасы. И вот «Петр III», открыв ржавым гвоздем замок цепи, на которую он был прикован к стене, бежит из тюрьмы и скитается в черных дебрях. Он голодает одиннадцать дней и попадает обратно в острог. Василий Суворов начал следствие. Приближенных самозванца били кнутом, но ничего выбить из них не могли.
Князь Гантимуров в это время гостил на заводе и, хотя знал, что и его имя замешано в истории с каторжным «Петром III», держался дерзко и даже вызвал к себе сотню своих всадников. (Следствие выяснило, что Гантимуровы хотели отбить Чернышева силой.)
Осенью через Тобольск промчался петербургский фельдъегерь с именным указом Василию Суворову; в указе было повеление насчет Чернышева: «…наказать кнутом… и, заклеймя, как человека злого и дерзкого, послать в Мангазею вечно, где велеть его употреблять в тяжких работах. Как же оное его разглашение по здравому разуму достойно сущего презрения, то и следствия никакого о том не производить. Екатерина». И «Петр III» вновь обливался кровью под кнутом палача.
Денис Чичерин только диву давался, слушая все эти новости. И другие вести приходили в Тобольск. На Яике бунтуют казаки, и вскоре яицкие колодники, битые кнутом, с вырванными ноздрями и знаками на лбах, идут на Восток от Тобольска — в вечные работы к Василию Суворову. Часть их остается в Тобольске. Затем приходит весть о воре Беньовском, который когда-то не миновал Тобольска на пути в Охотск. Он убежал бог знает куда, прошел южные моря; теперь насильно уведенные им люди возвращаются домой, побывав в Японии, на Формозе, пройдя Тихий, Индийский и Атлантический океаны. Беньовский — самозваный царь Мадагаскара, а далеко отсюда и от Мадагаскара, в Адриатике — царит никому не ведомый самозванец, черногорский «Петр III». Лжепетры бродят по свету от Черной Горы до копей Нерчинска! И Нерчинск готовит нового самозванца; может быть, неугомонный распоп Лев снова бормочет молитвы в честь нового «государя», долбящего серебряную руду в сырой шахте? А Чернышев? Он умер по дороге в Мангазею… Кремнев же сгиб навеки в Нерчинских заводах.
2
В то время, когда безвестный казак Зимовейской станицы еще искал правды у иргизских раскольничьих старцев, в низовьях Волги, в астраханских степях, объявился новый бунтарь, увенчавший себя короной Петра III. Из калмыцких улусов пришел черный от солнца пустыни человек с обветренным лицом. Он явился к начальнику легионной команды и сам попросился в солдаты. Назвал он себя Федотом Казиным. Вскоре служивые легионной команды стали воздавать Федоту царские почести и косо поглядывать на офицеров. Новоявленному царю достаточно только было сделать один знак для того, чтобы солдаты накинулись на командиров и закрутили им руки назад.
Самозванец со своим секретарем Спиридоном Долотиным продержался у царской власти очень недолго. 1 апреля 1772 года он был пленен столь ненавистными ему офицерами и увезен в Царицын, несмотря на то что единомышленники старались все время освободить астраханского Лжепетра… Дальше — уже привычное дело: на занесенной снегом площади Астрахани палач бьет кнутом человека из калмыцких степей, и алая кровь его брызжет на затвердевший от декабрьских морозов сугроб. И снова — клеймо на лбу, вырванные ноздри и оковы на руках и ногах. Федот Казин оказался на самом деле Федотом, да не тем, настоящая фамилия его была Богомолов. Его увезли на дровнях в Сибирь. Но астраханский самозванец умер где-то в пути, и Денису Чичерину не довелось увидеть очередного «злодея» и «озорника» у себя в Тобольске.
Наступило тревожное время… Денис Иванович не знал, что зимовейский казак, повидавшись со старцем Филаретом, прямо из его скита пошел на Яик, на казачьи хутора. Там, в разговорах с казаками, пришелец открылся, что он-де человек не прост, и в одно прекрасное время показал собеседникам важные знаки на груди…
…11 октября 1773 года Денис Иванович веселился сам и веселил весь Тобольск, в его доме был бал. В разгар его Чичерина уведомили, что его хочет видеть гонец из Оренбурга с письмом от тамошнего губернатора Рейнсдорпа. Прочитав письмо, Денис Иванович немедленно ушел к себе в канцелярию, наказав гостям не ждать его, а продолжать танцы. В тот день Денис Чичерин собственноручно начертал кяхтинской тушью несколько писем и наглухо запечатал их в пакеты с надписью о том, что их надо вскрыть только в
