хорошей мишенью. Один из снарядов разорвался совсем близко, и обломок камня ударил Бату в грудь. Бату наклонился вперед и прижался к затылку Белолобого. Кровь была почти не видна на красноватой шерсти. «Все, конец, — подумал Орми, до боли стискивая зубы, — Пропал Бату. Дня не протянет».
Мамонты поднимались все выше, и вот уже пушечные выстрелы перестали доставать их. Грохотало теперь только позади, а потом стрельба и вовсе прекратилась. Гуганяне бросили пушки: слишком тяжело было тащить их вверх по крутому склону.
Но погоня не отставала. Внизу, на ледяной равнине, почти не осталось солдат, все они карабкались по уступам, ручьями и реками тянулись по ущельям; мамонты шли впереди всех, за ними, с небольшим отрывом, конные и пешие воины.
Гуганяне, те, что на мамонтах, держались от беглецов в полумиле, так что Белолобому и Маме приходилось бежать без остановок: стоило расстоянию немного сократиться, и в ход пошли бы ружья.
Подъем становился все круче и опаснее. Потом Предельные горы и вовсе вздыбились отвесной стеной, оставив беглецам единственный проход: глубокое узкое ущелье, только-только протиснуться мамонту. Его дно круто поднималось; там было полно снега. Белолобый следом за мамонтихой вошел в ущелье, и тогда Бату шевельнулся и сказал:
— Здесь ты меня сними, друг мамонт. Ни к чему волочь на спине мертвеца. А ты, Орми, дай мне ружье, а лучше два. И не спорь, пожалуйста, я дело говорю.
Орми, похоже, что-то попало в глаза. Он еще сильнее стиснул зубы и промолчал. Белолобый бережно опустил Бату на снег. Потом протянул хобот за ружьями.
У входа в ущелье лежал валун. Бату пополз к нему, оставляя в снегу кровавую борозду. Ружья, целых три штуки, он тащил за собой, и видно было, что ноша ему не по силам. Но он преодолел эти пять сажен и, притаившись за камнем, направил ствол на врагов. Стрелять было еще рано. Бату замер.
— Прощай, — сказал Элгар странным глухим голосом. — Имир видит тебя сквозь тучу.
Мамонты побежали вверх по дну ущелья. Эйле плакала. Хреса утерла сопли. Потом они услышали выстрел. Бешеный рев, грохот. Долгая тишина. Белолобый и Мама поднялись еще на четверть мили, прежде чем второй выстрел прокатился эхом по ущелью. И снова рев и грохот.
— Верный глаз у него, — сказал Кулу.
Беглецы поднимались до самой ночи и выстрелов больше не слышали. Погоня сильно отстала. Они решили остановиться на краткий отдых. Мороз стоял лютый; по счастью, тюки с гуганской меховой одеждой были на месте, и все смогли одеться потеплее. В трещинах скал кое-где торчали сухие деревца и чахлый обледеневший кустарник. Кулу развел огонь. Костер показался им настоящим чудом: никто не надеялся найти топливо так далеко на севере, да к тому же высоко в горах.
— Это еще ничего, — сказала Хреса, протягивая к огню побелевшие руки, — Прошлой зимой в горах Мару не такого лиха хлебнули. Это разве мороз.
Хреса не теряла времени даром, пока ее спутники были в Дуль-Куге. Ей удалось подстрелить пару снежных козлов, и теперь они болтались по бокам мамонтихи, связанные за рога прочной веревкой. Так что путникам было чем утолить голод.
— Куда мы теперь? — спросил Кулу мрачно, вороша палкой угли. — На носу зима. В горах только подохнуть. Чего молчишь, старый? Отвечай.
Элгар смотрел поверх голов в черное небо.
— Я узнал эти места, — сказал он спустя минуту, — Здесь проходит единственный путь через горы на восток. В давние времена на этих склонах шумели кедры и всегда было тепло, даже зимой. Глубинный жар Земли согревал долины и ущелья по обе стороны перевала. Потому-то и сейчас здесь нет вечных снегов, хотя внизу — ледник толщиной в полмили. А теплее всего было в долине Иггир. По склонам там били горячие ключи, и только дно оставалось прохладным.
— Иггир? — Орми нахмурился. — Не та ли это долина, куда спустился Улле с небес и которая теперь зовется Темной землей?
— Да, это она, — сказал Элгар. — И мы не минуем ее, если гуганяне будут преследовать нас и дальше.
— Куда ж они денутся, — буркнул Барг, — Такую силу пригнали — теперь не отступятся. А что, худо нам в этой Темной земле?
— Если б вернулся оттуда хоть кто-то живой, мы бы знали, худо ли там, — сказал Энки.
— Так надо ее обойти. Неужели другого пути нет?
— Есть, — сказал Элгар. — Был раньше, по крайней мере. Но кажется мне, что нам не миновать долины Иггир. Энки, шкура с письменами у тебя? Дай-ка ее мне.
Элгар какое-то время водил пальцем по знакам, беззвучно шевеля губами.
— Вот оно, смотрите: «И все же для того, кто осмелился бросить вызов Губителю, нет иного пути, нет иной цели; куда бы ни шел он, судьба приведет его в долину Иггир. Мрак, покрывающий Землю, исходит оттуда».
— Судьба, — проворчал Кулу. — Какая такая судьба? Не верю я в эти бредни. Я не боюсь ни гуганян, ни марбиан этих вонючих — никого. Но и без толку подыхать неохота. Если там, в этой поганой долине, верная смерть и ничего больше — зачем туда лезть?
— Правильно, — сказала Эйле с усмешкой. — Как ты говорил, Элгар? Мы должны поступать по совести и быть честными перед собой? Так вот: по совести люди на бессмысленную смерть не ходят. А если судьбе угодно все же загнать нас в долину Иггир, то это уже ее забота. Предоставим это ей.
— Кому? — не поняла Хреса. Эйле смерила ее взглядом.
— Судьбе, Хреса, судьбе.
И больше в тот вечер никто не сказал, ни слова.
Еще три дня они поднимались. Иногда, взобравшись на высокий уступ, видели внизу погоню. Гуганяне хоть и сильно отстали, но не собирались сдаваться.
— Ишь как уверенно ползут, — заметил Барг. — Особо и не торопятся. Как будто мы уже у них в руках.
— Наверное, тоже верят в судьбу, — сказала Эйле. — Или просто знают, что нам некуда деться.
И ее слова, судя по всему, были недалеки от истины. Спрятаться от преследователей было негде, и отряду оставалось только подниматься все выше и выше. Свернуть они тоже не могли. Путь их лежал по широкой впадине, ограниченной с обеих сторон неприступными склонами снежных пиков, вонзавшихся вершинами в небо.
Здесь, наверху, не было ни добычи, ни дров, ни корма для мамонтов. Только лед и голые скалы. Северный ветер налетал порывами, иногда переходя в снежную бурю. Силы беглецов иссякали. Они начинали замерзать, и никакие меха уже не могли им помочь. Припасы давно кончились.
А у гуганян, похоже, было в достатке и дров, и пищи. Они постепенно настигали беглецов. Расстояние между ними сократилось до трех миль, а Белолобый уже еле волочил ноги, да и Мама плелась все медленнее, то и дело задевая бивнями снег.
На четвертый день в сплошной известковой плите, стоявшей вертикально и ограничивавшей лощину с юга, открылся узкий проход.
— Здесь начинается обходной путь, — сказал Элгар. — Поедем туда. Вряд ли гуганяне успеют выйти нам наперерез.
— Голос у тебя не слишком уверенный, старина, — отозвался Кулу. — Если я верно догадался, с этим обходным путем что-то неладно.
— Не знаю, — сказал Элгар. — Поедем, может, и обойдется.
Они свернули на юг, в тесное ущелье. Отвесные стены почти смыкались над головами. Здесь было влажно и не холодно, из трещин сочилась вода. Сажен через двести ущелье чуть расширилось. Вдруг мамонты встали как вкопанные. Орми потянул носом воздух, прислушался… Сверху доносился какой-то шорох. Орми не успел поднять голову, как стены ущелья содрогнулись… Огромный кусок скалы с грохотом падал прямо на них, ударяясь то об одну стену, то о другую, в облаке каменной пыли и обломков известняка.
Мамонты опомнились быстрее, чем люди. Мама с трудом развернулась в тесном ущелье, до крови ободрав шкуру на заду и процарапав бивнями борозды в мягком камне. Белолобый застрял, Мама навалилась на него, пытаясь помочь. Хреса в ужасе заорала… В самый последний миг Белолобый
