окидывал своим умственным взором всю Сибирь – от Тобольска до земли Индейской и Тангутской. Чертеж этот составляли по «скаскам» и «отпискам» бывалых людей, таких, как Дежнев, Стадухин, Курбат Иванов, Ярофей Хабаров. «Всех чинов люди», знающие хорошо сибирские реки, города и остроги, урочища и земли, участвовали в составлении этой еще наивной и грубоватой карты недавно обретенных земель. Петр Годунов мог держать в руках чертеж Дежнева, на который он нанес Анадырь, его притоки и поморье с моржовой коргой. Путь из Лены в устье Амура на карте Годунова был свободен. Прямых указаний на открытие Дежнева не было, хотя была обозначена река Камчатка. Так до Годунова дошел слух о стране, где погиб Федот Попов. Знаменитого «Необходимого Носа» на первом годуновском чертеже не было.
Прошел какой-нибудь год после издания чертежа тобольских космографов, и он попался на глаза Клаасу Прютцу, прибывшему в Москву с посольством Карла XI, короля шведского. Прютц вымолил у князя Ивана Воротынского годуновский чертеж на несколько часов, дав честное слово в том, что не будет его снимать. Слова он не сдержал и, запершись в посольском покое, стал лихорадочно перерисовывать произведение тобольских космографов. В Швеции помнили о донесениях де Родеса королеве Христине, а Карл XI преобразовывал армию и флот, пристально оглядывая восток, где раскинулись владения великого соседа – от Печенги до «Ламского моря» и Амура. Прютц уверял, что чертеж, который он брал у царева родича Воротынского, был уже порядком потерт и восстановить его полный первоначальный вид было трудно.
В том же году придворный художник Станислав Лопуцкий переслал в Амстердам часть годуновского чертежа, и Витсен вскоре выступил с утверждением, что к востоку от Новой Земли лежит морская дорога в Китай и Японию. Целиком и по частям чертеж Годунова переправляется в чужие страны. Это ли не торжество «чужебесия», хозяйничанья иноземцев на Руси, о котором с гневом писал Юрий Крижанич в своем тобольском уединении? Кстати, сам Петр Годунов не понял благих намерений Крижанича и, увидев однажды на его рабочем столе книгу Олеария, отобрал ее у ученого хорвата. А ведь именно с Олеария и начинал свои обличения Крижанич, говоря, что «Олеар-немчин» за деньги покупал сведения о Московии и окрестных странах. Утешаясь чтением путешествия Джона Мандевиля, которое считалось тогда за подлинное описание странствий по Индии, Китаю и владениям «попа Иоанна», Крижанич не забывал и о Сибири.
«Чужебесие» меж тем не прекращалось. В год создания чертежа Годунова в Московии появился саксонец Лаврентий Рингубер, приближенный герцога Эрнста Благочестивого. Рингубер именовал себя «доктором» (знал бы он соображения Крижанича о том, как часто «чужебесие» прикрывается пышными, но ложными титулами!). Рингубер, вероятно, видел годуновский чертеж еще свежим. Прошло каких-нибудь лет шесть, и Рингубер, вновь появившись в Москве, начинает втолковывать царю, что в Готе уже решен вопрос – пора открывать Северный морской путь в страны Востока!
Одновременно шведский соглядатай, военный агент Эрик Пальмквист, уже не раз побывавший в Московии, подкупает приказных, получает от них множество сведений о Сибири, и в его руках оказывается драгоценная копия чертежа Годунова! Много узнал Эрик Пальмквист о сибирской дороге, той, по которой ехал Дежнев с соболиной казной и якутским архивом, о расстояниях между острогами и городами. Годуновский чертеж 1067 года исчезает, утрачивается навеки, и мы с большим и непростительным опозданием получаем возможность изучать его только по иноземным копиям.
Жаль, что перевод, принятый обычно при передаче отрывка, не передает вполне своеобразия письма Юрия Крижанича, да к тому же свою «Историю Сибири» он написал по-латыни. Вот этот отрывок по сборнику Титова:
«Было и другое сомнение: соединено ли Ледовитое море с Восточным, омывающим с востока Сибирь, затем, южнее, области Даурию и Никанию и, наконец, царство Китайское; или же моря эти, то есть Ледовитое море и Восточное, или Китайское, отделены друг от друга каким-нибудь материком, простирающимся от Сибири на Восток? Сомнение это в самое последнее время было разрешено воинами Ленской и Нерчинской области: они, собирая с туземцев дань, прошли всю эту страну до самого океана и утверждают, что к востоку нет никакой твердой земли и что сказанные моря ничем друг от друга не отделены, но что Сибирь, Даурия, Никания и Китай (или Сина) с востока омываются одним сплошным океаном. На вопрос же некоторых, могут ли корабли от гавани св. Михаила Архангела или же от устья реки Оби и города Березова, плывя беспрерывно около берегов Сибири, Даурии и Никании, приплыть к Китаю, упомянутые воины отвечали, что в Ледовитом море лед никогда не тает вполне, но в течение всего лета по водам плавают в большом количестве огромные глыбы льда, сталкиваясь между собою; поэтому глыбы эти (особенно при сильном ветре) могут уничтожить какое угодно судно»[5] .
Так писал Юрий Крижанич, и для каждого ясно, что здесь речь идет о Дежневе, о его знаменитом походе и о тех его товарищах, которые почти в одно время с ним сведывали низовья Амура, Шантарские острова, Сахалин и холодное, светящееся «Ламское море».
Все сведения для «Historia de Sibiria» Крижанич получил из уст самих открывателей. Дежнев был в Тобольске уже в третий раз, а в 1671 году «Юрко-сербенин» жил еще там. От кого слышал он рассказ о морском походе из Колымы «в передний конец за Анадыр-реку»?
Семен Дежнев ведет деловые разговоры с почтенным гостем московским Остафием Филатьевым. Охранив соболиную казну, не допустив служилых к игре в зернь и прогулкам по кабакам «русских городов», побывав в родном Устюге Великом, Дежнев вступил в Москву через Сретенские ворота Земляного города в самый день рождества 1671 года. Несмотря на большой праздник, он отправился в Сибирский приказ, где бодрствовали сменные дневальные.
Днем приема соболиной казны ему назначили 29 декабря. Главным оценщиком мехов был Остафий Филатьев, заслуженный купчина, приказчиков которого Дежнев не раз видел в Якутске. Филатьев пересчитывал соболиные «сорока», разглядывал темный шелковистый мех и дал заключение, что казна находится в полном порядке. Его не смутило то, что в дороге Дежневу не раз приходилось вынимать соболей для просушки, ставить заплаты на сумы. Наоборот, Филатьев одобрил такую заботу Дежнева о дорогом грузе и срезке казенных печатей не придал никакого значения, раз вся казна была в наличии[6].
Привоз соболиной казны и «дел» Якутского острога в Москву был последним трудом Дежнева, о котором нам известно из архива Сибирского приказа. Что делал Дежнев, где жил после 29 декабря 1671 года, этого никто пока не знает.
Возможно, что он провел при Сибирском приказе, как сведущий человек, весь остаток своей жизни. Он мог видеть у подьячих Сибирского приказа второе издание годуновского чертежа, где к востоку от сибирских берегов простирается море, а в описании чертежа упомянуто: «А от усть Колыми-реки и кругом земли мимо устей рек Ковычи и Нанаборы и Ильи и Дури до Каменной преграды, как бывает, что льды перепустят и до того камени парусом добегают об одно лето, а как льды не пустят и по 3 года доходят. А через тот камень ходу день; а как на него человек взойдет, и он оба моря видит – Ленское и Амурское; а перешед через камень, приходит на реку Анадырь, и тут промышляют кость рыбью. А на той земле живут гилянские люди; а противо устья Камчатки-реки вышел из моря столп каменный, высок без меры, и на нем никто не бывал. А которые реки в Гилянской земле, и тем рекам имена подписаны. А в реке Анадыру есть два волока к реке Ламе да на реку Блудную; а Лама-река пала в Амурское море, а Блудная пала в Колыму- реку, а Колыма в Ленское море; а меж рек Нанаборы и Ковычи и протянулся в море нос каменный, и тот нос насилу обходят»[7].
Значит, Дежнев не зря сведывал на Анадыре о морских льдах и течениях около «Необходимого Носа». Обойти его можно, пусть не каждый год выпадает мореходу такая удача, но дерзать надо! Так смотрел на
