говорить?! Вы и без того, наверное, наслышаны о моём 'золотом' характере. А вот тут я другой… Дела все отошли, сидишь, дышишь, слушаешь, как летит мимо тебя жизнь, а вместо с ней летишь и ты…
– Это хорошо, Захар Николаевич.
– Я всегда, с самой ранней юности был материалистом. Конечно, мир материален и бесконечен. Что материален – это легче представить, легче вообразить, а вот бесконечность вселенной, отсутствие конца и начала мира – это не поддаётся моему восприятию. Оно у меня без полётов, без горизонтов – восприятие геолога, привыкшего брать камни в руки и через них проникать в неведомое.
Максим слушал Великанова с интересом, изредка взглядывая на него. 'Он сегодня необыкновенно словоохотлив, и, может быть, именно сегодня надо поговорить с ним о том самом', – решил Максим.
– Без начала и без конца… Да, это трудно представить, если мыслишь практически, а не абстрактно, – произнёс Максим больше для того, чтобы заполнить образовавшуюся паузу.
– И вот представьте себе: здесь, на этой скамейке, в эти часы раздумья, мне как-то яснее видится это 'без начала и без конца'… Порой мне кажется, что я уже преодолел барьер ограниченности и начинаю видеть космос как нечто целое, нераздельное и вечное…
Великанов неожиданно рассмеялся.
– Не подумайте, Максим Матвеич, что я помешался. Просто любопытно об этом иногда думать. Не правда ли? А чаще всего, сидя здесь, я ни о чём не думаю, гоню из головы всякие мысли. Просто дышу, слушаю, гляжу – вон как тот жучок взбирается вам на плечо.
Великанов согнул пальцы, прицелился и щелчком сбил жучка.
– Это для него всё равно что для человека полёт в космос! – опять рассмеялся Великанов.
И тут Максим решил, что наступил момент начинать разговор, ради которого он приехал к старому учёному.
3
– И всё-таки, и всё-таки, – шутливо начал он, – я хочу поговорить с вами о делах. Вы уж извините меня, но так получается…
– Догадываюсь, Максим Матвеич.
– А сердитесь или нет? Только скажите прямо, Захар Николаевич. – Глаза Максима смотрели с беспокойством и тревогой.
– Прямо?! Скажу! Обязательно скажу! Вы знаете, Максим Матвеич, если бы вы не пришли ко мне, то я пришёл бы к вам сам. Да, да! И в самые ближайшие дни… Но, как говорится, когда Магомет не идёт к горе, то гора сама движется к Магомету…
– Не будем, Захар Николаевич, вдаваться в детали: кто Магомет и кто гора. Я думаю так: мы оба Магометы, а гора – это жизнь, которая наподобие сфинкса полна загадок и тайн.
Они смеялись, острили, но оба понимали, что впереди у них такой разговор, от которого многое зависит не только в их жизни, а в жизни всей Высокоярской области.
– А что, Захар Николаевич, известна вам последняя телеграмма моей сестры? – не уклоняясь больше от главной темы, спросил Максим.
– Как же, читал!
– И?..
– Тут, Максим Матвеич, нельзя не вернуться к истории вопроса.
– Это ещё интереснее. – Максим так и замер в ожидании того, что скажет дальше учёный, но старик замолчал.
Прошла минута-другая, он молчал, словно забыв, что взял на себя обязательство 'вернуться к истории вопроса'.
– Вы Краюхина знаете? – вдруг спросил Великанов.
'Вот в чём суть вопроса', – про себя усмехнулся Максим.
– Не знаком. Видел его один раз на бюро Притаёжного райкома. Впечатление произвёл благоприятное.
– Благоприятное? Я был очарован этим юношей, хотя всегда держался с ним строже, чем надо. Потом он стал мне ненавистен. Были ли к этому основания? Были! И остались! Да, да! Не смотрите на меня с таким удивлением. Я знаю, что вам ближе версия моей дочери и вашей сестры: старик Великанов выжил из ума, отверг Краюхина, пригрел бездарность и так далее, и тому подобное…
– Позвольте мне дослушать вас и пока не возражать, – вставил Максим.
Но Великанов словно не слышал его слов. Он раскраснелся, глаза его вспыхивали из-под пенсне горячим задором, и он говорил торопясь, словно опасался, что его могут не дослушать или прервать.
– Нет, нет, позвольте мне коснуться истории вопроса, мне надо самому многое уяснить.
'Что он в самом деле? Я же молчу как рыба! А у него, по-видимому, созрела необходимость поговорить обо всём откровенно. Хорошо, вовремя я пришёл!' – думал Максим.
– Да, жаль, что вы не знаете моего аспиранта Краюхина! Впрочем, должен сказать, в этой истории он частность. Не думайте, что я пристрастен, как был ещё пристрастен минувшей весной. Улуюлье в моей жизни существовало задолго до появления на моём горизонте Краюхина. В своё время я был увлечён Улуюльем, много его изучал, строил предположения о его возможностях, а потом увлёкся другим, забросил Улуюлье начисто, не подозревая даже, что я остановился у самых истоков больших догадок.
И вот в пору моего увлечения другими проблемами, – как я вижу теперь, не самыми первостепенными, – выскакивает на поверхность этот вихрастый парень Краюхин. Он входит в мою душу своей приверженностью науке, своей кроткой старательностью, своей смекалистостью. Вдруг я вижу ещё и
