– А дорогу-то к вершине холма ты хорошо знаешь, Уля? Не заплутаемся мы? – спросил Алексей, когда Лисицын свернул в сторону и быстро исчез в лесу.
Ульяна прищурившись, посмотрела на Краюхина и, обиженно поджав губы, проговорила:
– Вы всё меня, Алексей Корнеич, за трёхлетнюю принимаете.
– Да что ты, Уля, откуда ты это взяла?! – воскликнул Алексей.
– А будто и нет? О делах своих всё с тятей и с тятей. А я тайгу не хуже его знаю.
Она диковато покосилась на Краюхина, но, заметив на его лице улыбку, смутилась и опустила голову.
– Теперь, Уля, твой черёд наступил водить меня по тайге. Видишь, вот сегодня пошли и завтра пойдём. Ты ещё сама не рада будешь, отказываться начнёшь, – серьёзно сказал Алексей.
Ульяна вскинула голову и впервые посмотрела на Алексея таким смелым, пристальным взглядом, что он даже растерялся.
Не сводя с него строгого взора, она с какой-то особенной задумчивостью и рассудительностью много пережившего человека произнесла:
– Я и прежде, Алексей Корнеич, успеха вам хотела. А с тех пор как с доктором на Синее озеро сходила, у меня всё ваше дело мечтой жизни стало.
– Даже мечтой жизни? – переспросил Алексей.
– Мечтой жизни, – твёрдо повторила она.
Он понял, что девушка говорит об этом серьёзно, и погасил улыбку.
– Спасибо, Уля, спасибо! Ты, может быть, и не догадываешься, как дорога в моём деле всякая поддержка. – Алексей вздохнул, глядя куда-то поверх леса.
Ульяна промолчала. Во всей её тонкой, подобранной фигурке, перетянутой поверх простенького платья широким патронташем, чувствовались нетерпение и скрытая сила.
– Пойдёмте, Алексей Корнеич, – предложила она и зашагала легко и свободно, радуясь, что бездействию наступил конец.
Алексей шёл за Ульяной и, глядя на то, как подпрыгивают на её спине толстые светло-русые косы, думал: 'А что, пожалуй, зря я с ней не считался… Тайгу она знает не хуже, чем старые охотники. Полна удали, энергии'.
Алексей понимал, что девушка может увлечься им, но думать об этом всерьёз он не хотел. Ученицы старших классов школы, где он преподавал географию, как это обычно бывает, были все немного влюблены в молодого учителя той чистой и возвышенной любовью, какая непременно сопутствует этому возрасту. Как только придёт первая настоящая любовь и в душе возникнет большое чувство, это светлое увлечение бесследно исчезнет, не оставив по себе, может быть, никаких воспоминаний.
Ему и в голову не приходило, что Ульяна пережила уже эту пору и её чувство к нему было куда более сильным и сложным, чем простое увлечение.
Когда они поднялись на предхолмье и по ровной площадке, поросшей стройным, отборным сосняком, стали огибать Тунгусский холм в поисках более удобного подъёма, Ульяна, молчавшая всю дорогу, запела. Она вначале пела тихо, почти вполголоса, и Алексей улавливал лишь мелодию, не разбирая слов. Но постепенно её голос становился все громче и наконец зазвенел в полную силу:
Алексею много раз приходилось слышать пение Ульяны. Он слушал её и в клубе, и в доме Лисицыных, и в тайге, и даже на районном смотре самодеятельности. Он признавал за ней большие способности, советовал ей развивать их, однако пение Ульяны до сих пор его как-то не волновало.
Но в это утро голос девушки прозвучал для него по-иному. Алексей вдруг почувствовал, что простая, бесхитростная песня схватила за сердце, пробудила в нём не то тоску, не то грустное раздумье. Как брошенный в реку камешек вызывает круги на спокойной поверхности воды, так её песня вызвала в его душе новый строй мыслей и чувств. В одно мгновение ему припомнилось детство, замелькали в памяти обрывки каких-то споров с профессором Великановым, отдельные фразы из писем Софьи, вспомнились её мягкие, бархатистые глаза, такие ласковые и внимательные и такие беспомощные, когда нужно рассмотреть что-нибудь вдали. Всё это пронеслось стремительно, как в вихре, но ощущение какой-то щемящей и приятной боли сердца не проходило.
– Уля, спой ещё раз эту песню, – горячо попросил Алексей и повернул к толстой сосне, вывороченной в бурю с корнями. Он сел на дерево и вытащил из кармана портсигар.
Ульяна не стала отказываться. Она как будто знала, что он попросит её повторить песню.
Ульяна стояла от него в пяти шагах, приподняв голову. Она пропела песню ещё раз. Живой и осязаемой почудилась Алексею горькая тоска, мрачное одиночество и тихая, но неиссякаемая страсть рябинки. И не то было удивительно, что голос Ульяны был звонким и свободным, а то, сколько чувства несло в себе каждое слово, сколько жизненного опыта угадывалось за каждой интонацией.
Ульяна взглянула на Алексея, ища в его глазах одобрения, но он сидел, опустив голову. Девушка подошла к лесине, села рядом.
Алексей подумал: 'Таково уж свойство талантливого человека – вмещать в своей душе чувства, лежащие за пределом личного опыта и возраста. Откуда бы ей знать тоску одиночества?..'
– Ты лучше петь стала, Уля, – сказал Алексей и, помолчав, добавил: – И мой совет тебе: не откладывай учёбу, поезжай в город.
– Да что вы, Алексей Корнеич, разве срок мне ехать сейчас в город? – почти с обидой отозвалась Ульяна.
– А когда же будет срок?
– Когда? Как вы найдёте здесь руду и уголь, тогда и будет срок.
