– Отчего же не лезть, Артем Матвеич?
– Оттого, что наврали вы с Мотькой про Маню.
Дуняшка всплеснула руками.
– Пусть наши глазыньки лопнут, если мы соврали! Пусть наши ноженьки отсохнут, пусть наши рученьки отвалятся…
– Ну, заладила, сорока! – воскликнул Артем и, не попрощавшись с ней, встал и пошел по проулку к дому.
С минуту Дуняшка стояла оцепеневшая, потом бросилась ему вдогонку.
– Артем Матвеич, остановитесь на одно словечко!
Артем остановился. Дуняшка подбежала к нему и с затаенной злостью выпалила:
– Не плюйте в колодец, Артем Матвеич, может, водицы придется напиться.
– Как это водицы придется напиться? – не поняв ее угрозы, спросил Артем.
– А так, Артем Матвеич. Маняшка все равно теперь вашей не будет, – процедила сквозь зубы Дуняшка.
– Почему это? По какой такой причине? – спросил деланным баском Артем.
– А потому, Артем Матвеич, что слово свое вы не сдержали. Что вам Маняшка наказывала? Глаз ни на кого не поднимать? А вы-то? – Она засмеялась мелким, ядовитым смешком.
– Стервешка! Вот ты кто! – крикнул ей в лицо Артем и, рассерженный, спотыкаясь о засохшую кочками грязь, зашагал по проулку.
Дуняшка вдогонку крикнула:
– Вздумаете, Артем Матвеич, – приходите. Милости просим.
Артем отчетливо расслышал эти слова, но ничего не ответил и только сердито махнул в темноте рукой.
…И вот кончилась еще одна неделя разлуки.
„Неделька еще осталась. Гляди, как-нибудь помаленьку и она пройдет“, – рассуждал Артем, подходя в воскресенье к игрищу.
Он окинул взглядом толпу молодежи и остановился. У крайнего амбара, в стороне от круга, стояла Маня. Около нее увивался сын лавочника Кешка. Маня стояла лицом к толпе и, наверное, заметила Артема, но навстречу к нему не пошла. Пожимая парням руки, перебрасываясь с ними и с девчатами шутками, Артем кружил по толпе, стараясь затеряться в ней и выследить, что дальше будет делать Маня.
– Ах, Артем Матвеич, не меня ли потеряли? – вдруг услышал он голос Дуняшки.
Артем посмотрел на нее и молча прошел мимо. Дуняшка была одна. Артем понял, что дружба подруг кончилась и Маня все уже знает. Артем напряженно следил за уходившими с гулянья, по с кем ушла Маня, не видел.
Подойдя к дому Дубровиных, он заметил, что окна открыты.
„Где же она спит? В прихожей или в горнице? – подумал Артем, осторожными шагами приближаясь к одному из раскрытых окон горницы.
– Маня, – тихо позвал он и прислушался.
Никто не ответил, но на подоконнике что-то глухо стукнуло. Большой горшок с цветком отодвинулся к косяку, и в окне появилась с распущенной косой, в белой рубашке Маняшка.
– Артюша… Я будто знала, что ты придешь… не спала, – ответила она шепотом и в тот же миг исчезла.
Прошло не больше двух-трех минут, и она вышла из калитки уже в платье и накинутом на плечи платке.
Артем бросился ей навстречу.
– Маня… – начал он, но Маняшка опередила его:
– Артюша, и как ты…
– А ты-то, Маня…
– Враки, Артюша, они, подлые, хотели тебя отнять у меня.
Маня тихо прижалась к Артему. Он обнял ее, и все окружающее перестало существовать для них.
5
В этом году Анна впервые всерьез поняла, что ее желаниям жить „на загляденье всему селу“ не суждено сбыться. Давно уже чувствовала она в душе смятение, нарастающую тревогу.
Видя, как день за днем происходит крушение ее надежд, она стала все чаще спрашивать себя: как ей жить дальше, во что верить, к чему стремиться? Жить ради того, чтобы только жить, она не могла…
Она по-прежнему много и прилежно трудилась, но, работая дома, на полях, одна или вместе с Матвеем, она не чувствовала в себе того горения, какое охватывало ее когда-то на пасеке. Тогда ей казалось, что ее мечта уже начинает осуществляться, что еще одно усилие – и она создаст наяву тот мир, который так полно жил в ее воображении. Теперь ее не покидала боязнь: было ли это кратковременное недомогание Матвея, наступившее ненастье, гибель теленка – все вселяло в нее острое беспокойство за завтрашний день.
