не забудь.
– Что ты, дед Фишка! С утра все соберу, – сказала Фекла, довольная тем, что старик принес весточку от мужа.
Выполнив все поручения партизан, дед Фишка направился к своему дому. Вдруг неподалеку от него послышались голоса.
„Не патруль ли? – пронеслось в уме старика. Встречаться с солдатами у него не было никакого желания. – Надо утекать“, – решил он и, кинувшись к забору, перелез через него и притаился.
Мимо прошли двое. Дед Фишка узнал гнусавый голос Демьяна Штычкова.
– Мы их выкурим из буераков, выкурим! – говорил Демьян громко.
Дед Фишка понял, что речь идет о партизанах, и с досадой подумал: „Выкурим! Выкурим! Руки у тебя, гундосый, коротки“.
Голоса затихли вдали. Дед Фишка перелез через забор и торопливо зашагал к дому. Но не прошел и десяти шагов, как совсем неслышно перед ним возникла тень человека. Дед Фишка хотел скрыться, но было уже поздно. Его резкий поворот в сторону испугал человека, и тот встревоженно вскрикнул:
– Кто это?
– А, кум Андрей! Это я, – сразу повеселел дед Фишка.
– Данилыч! А я со сходки иду.
– Ну, ну, расскажи, о чем там судили-рядили, – с живостью спросил дед Фишка.
– Эх, кум, совсем мужику край пришел, – с сердцем сказал Андрей. – В солдаты вот на старости лет угодил.
– Что ты говоришь?! Как так? – изумился дед Фишка.
– Да так, всех мужиков под ружье берут. Сам этот Ерунда – ни дна ему ни покрышки! – по бумаге вычитывал.
Они еще поговорили несколько минут о сходке и о наказах Филиппа – сына Андрея, скрывшегося от мобилизации в партизанский отряд Матвея Строгова, и разошлись.
Утром деду Фишке надо было отправляться в лес готовить дрова.
Выйдя за село, он увидел мужиков, выстроенных на широкой поляне. Солдаты суетились возле них, кричали и ругались, обучая ружейным приемам.
Бабы и ребятишки сгрудились в одну кучу и глядели на все происходящее, печальные, молчаливые.
Дед Фишка подошел к толпе, посмотрел на мучения, с какими мужики проходили солдатскую муштру, и повернул обратно.
Все, что происходило в селе за последние сутки, очень озадачило его. В самом деле, зачем понадобилось штабс-капитану Ерунде учить стариков военному делу? Ясно, что белый атаман что-то замышлял. Но что же? Обеспокоенный этим, дед Фишка тихонько брел огородами и пустырями, не зная, на что решиться: бежать ли к Матвею или сначала попытаться все доподлинно разузнать? В одном из огородов, возле невзрачной закопченной бани, толпились бабы. Они стояли плотной кучкой и тревожно о чем-то разговаривали.
„Знать, слушок какой-нибудь появился. Зря бабы собираться не будут“, – подумал дед Фишка и, сунув в карман шаровар кисет, направился к ним.
– Доброе утро, сударушки! – крикнул старик.
Бабы повернулись на его голос, и Зотиха, до неузнаваемости постаревшая за последние дни, воскликнула:
– Да тебя, дед Фишка, видно, сам бог к нам посылает! Только-только о тебе разговор был.
– А как же! Бог и шепнул мне: „Сходи, дескать, к бабам“, – пошутил дед Фишка, но шутка не получилась. Зотиха подняла на него мученические глаза, не высохшие еще от слез, и с болью и голосе, чуть не плача сказала:
– Беда, дед Фишка! Сгубят они наших мужиков в буераках.
Дед Фишка смотрел на Зотиху с недоумением.
– Слух, вишь, Данилыч, прошел, – заговорила Дубровчиха своим низким голосом, – будто не зря стариков ружью-то учат. Говорят, вот-вот погонят их солдаты наших беглых мужиков бить. Вот они какие, дела-то, Данилыч. Стоим и горюем. Надо б мужикам весточку подать, да куда мы годны: ни троп, ни дорог не знаем.
– А слух-то верный? – нетерпеливо спросил дед Фишка.
– Вернее не может быть, Данилыч! – сказала Дубровчиха. – Солдат, вишь, один проболтался, из тех, что у Поярковых на постое. Выпили они вчера с Емельяном, захмелели, ну он и скажи: „Эх, хозяин, не завидую я тебе!“ – да и выложил все от чистого сердца.
Дубровчиха умолкла, и все бабы смотрели теперь на деда Фишку, словно он мог успокоить их надорванные тревогой сердца и помочь в беде.
Слух был правдоподобен. Теперь становились понятными и слова Демьяна Штычкова, с бахвальством кричавшего темной ночью: „Мы их выкурим из буераков! Выкурим!“ Надо что-то предпринимать, и как можно скорее.
– Они всё, бабочки, могут. И резню сотворить могут, – заговорил тревожно дед Фишка, но в тот же миг спохватился, понимая, что говорить бабам такие слова не следует. И тогда он выпрямился, приосанился и сказал: – Ну, вот что, горевать пока нечего. Идите по домам и о мужиках не кручиньтесь. Препоручите их мне, а я уж как-нибудь о них позабочусь…
