– Отсюда все до копейки вытащили. А я-то стою у иконы и думаю: «Что за притча такая – в кармане будто мышка зашевелилась?»
– А ты не клади деньги куда не надо.
– Ты меня не учи! – вскакивая на телегу, закричал Захар. – Коли б я в кабаке был, так за карман бы держался. А то я богу молился. Это Николай-угодник виноват.
Анна схватила свекра за штанину.
– Сядь, батюшка, сядь, не кричи, Христа ради! А то городовой услышит, еще, чего доброго, в околодок заберет.
Но успокоить Захара было теперь не просто. Он размахивал руками, топал ногой.
– Не тронь меня, не тронь! Николай-угодник – потачник ворам, потачник! Эй, люди добрые, посудите сами, если б он не был воровским угодником, он бы шепнул мне на ухо: «Эй, дескать, Захар, прибери деньги подальше!»
Люди окружили телегу, с веселым недоумением смотрели на старика, которому не угодил Николай- угодник.
Из толпы вышел парень. На нем были старая соломенная шляпа и потрепанный пиджачишко.
– Ты, дед, что тут раскричался? – Он подбоченился и бегающими глазками осмотрел Захара. – Святого угодника позоришь! А в участок хочешь?
Захар замолчал, припоминая, где он видел этого человека, и вдруг закатился смехом. Парень отступил от телеги. Захар торопливо вытащил из кармана поддевки серебряный полтинник и подал его незнакомцу.
– Возьми-ка, приятель.
Тот стоял не двигаясь, не понимая, шутит старик или нет.
– За что?
– Бери, за доброе дело даю.
Парень подскочил к Захару, взял монету и, не медля ни секунды, шмыгнул в толпу.
Захар проводил его взглядом и уселся в телегу.
– Поехали, Нюрка. Но, карюха! – крикнул он на лошадь.
– За что ты полтинник дал этому стрикулисту? Он тебе родня какая? – спросила Анна, сердито поблескивая глазами, а про себя подумала:
«Попробуй вот с таким наживи хозяйство: пятнадцать рублей украли, полтинник подарил и радуется чему-то, как дите малое».
– Чудачка ты, Нюра, – заговорил Захар невозмутимо. – Ну как же человеку не дать? Это ведь он меня обокрал. Когда я у иконы молился, он все о мой бок терся, а потом сразу куда-то исчез.
– И за это награду давать?
– За это самое. – Свекор повернулся к ней лицом. – Ты сама посуди: как человеку не заплатить, раз он доброе дело сделал?
– Значит, по-твоему, красть – доброе дело?
– Я ему не за кражу деньги дал. Он меня уму-разуму научил. Уж теперь никогда в этот карман денег не положу!
Анна отвернулась и замолчала, чувствуя, как досада на свекра клокочет в груди.
В городе они прожили три дня; завезли две кадки меду Кузьмину, продали воск, купили сахару, мыла, муки и в ясное, теплое утро отправились обратно на пасеку.
Проезжая мимо красных казарм, они увидели солдат.
Те сидели на бревнах и, завистливо поглядывая на проезжающих, скучно жевали черный хлеб.
Захар остановил лошадь, проворно соскочил с телеги и подошел к солдатам.
– Здорово, ребята!
– Здорово, отец!
– Всегда такой хлеб едите?
– Всегда, отец.
Захар молча повернулся и торопливо пошел через дорогу в лавку.
Анна внимательно рассматривала солдат, вглядывалась в невеселые, задумчивые лица и думала о муже.
Через несколько минут дверь лавки широко распахнулась, и на пороге с охапкой саек появился Захар.
«Господи, да он совсем рехнулся!» – ужаснулась Анна, видя, что свекор направился к солдатам.
А Захар подошел к ним, положил сайки на бревна и сказал просто:
– Угощайтесь, ребята. У меня у самого сын служит.
Не дожидаясь благодарности, он отправился к телеге.
