древними и простыми чувствами - осязанием, чувством тяжести, ощущением положения тела в пространстве...
Но все эти разговоры уже выходят за пределы моего замысла.
13
Шло время, и мои счеты с наукой забывались. Мне все меньше хотелось разбираться в этих застарелых недоразумениях. Стали возникать другие, более серьезные вопросы, и не находили ответа. Когда я думал о своей жизни, меня охватывал ужас: я только и делал, что пробовал, блуждал, ошибался, поступая сознательно, - и поступал безошибочно, не рассуждая... Словно только пробовал жить. И вот моя 'первая проба' истрачена. Оказалось, не черновик, а жизнь я потратил на поиски, как будто рассчитывал на вечность! Почему я так жил? Наука - не наука... не в этом, конечно, дело. Вместо науки могли быть другие увлечения. И они были - книги, еда, любовь... просто наука дольше и сильней меня мучила и увлекала. Почему я выбрал такой странный способ проиграться вчистую? Какие-такие мои черты, решения вызвали из небытия именно эту жизнь, этот 'путь'?..
И я снова решил попытаться - написать вторую вещь. Я хотел написать ее спокойно и холодно, как Моэм свои 'Итоги' - слегка отстраненно. Но скоро почувствовал, что теряю спокойствие. Тогда, чтобы отстраниться от событий, я выдумал двух героев - юношу и старика. Несмотря на слегка фантастичный, несерьезный, может, гротесковый характер вещи, герои все же похожи на меня: старый такой, каким я мог бы, наверное, стать, если б захватил более жестокое время, а молодой... тоже какие-то варианты моей жизни, что-то усилено, что-то опущено... Нет ничего более нереального, чем результат тонкой игры - смещения акцентов и ударений.
Но и эта книга (Vis vitalis) не так уж много мне объяснила. Но все равно помогла - излечила от слишком серьезного отношения к себе. Каждый ограничен по-своему: один неглубок по природе, другой предпочитает не заглядывать в свою глубину, третий во власти чувств, не может видеть истинные причины, четвертый увлечен внешним миром, событиями, действием, пятый... слишком сосредоточен на себе... Ограниченность столь же многообразна, как ум и талант. Я часто не мог выйти за пределы собственного переживания, чрезмерно носился с собой... как говорил где-то раньше - нес себя на руках, боясь споткнуться. И вдруг увидел, что нескольких десятков страниц вполне достаточно, чтобы выложить все, чем я так гордился. Дальше начались повторы, перепевы... И это все?.. Я был убит, а потом засмеялся. В результате я кое-что стал лучше понимать, потому что перестал бояться. Ведь понимать - это почти всегда - признаться самому себе. Признать возможность альтернативы.
Мне было непросто произнести страшное слово - СЛУЧАЙНО. Признать, что во всем было много от случая. Случайная статья, случайный человек на пути, случайно попавшееся в руки дело... Вместо огромного здания, где все закон и порядок, какой-то случай? Пусть даже приятный, счастливый... Жизнь не для приятности, не для удовольствий!.. Я не мог примириться со Случаем, повисал в воздухе, чувствовал себя безжалостно вырванным из земли растением. 'Ты губишь свою жизнь!' Так сказала бы моя мать. Я чувствовал, что опускаюсь в трясину, теряю лицо, погибаю, разлагаюсь! да, именно разлагаюсь как личность!
Способности? откуда?!
14
Действительно, откуда? И вообще, крайне неприятный для меня разговор. Не будь того случая - лодки, Севера, мелков под рукой, ничего бы не возникло. Мне не пришло бы в голову рисовать. Я бы не осмелился? Нет, не могу сказать, что боялся - я не хотел. Как не хотят того, что с самого начала, с незапамятных времен нельзя, невозможно. Так у меня обстояло дело в детстве с бегом, плаванием, ездой на велосипеде: после нескольких лет тайных страданий, мне уже не хотелось, я зачерствел в своем нежелании. Престиж свободного художника, писателя, впечатанный в меня матерью с детства, всегда оставался непомерно высоким. Не думаю, что годы занятий наукой смогли что-то изменить. Мать была настолько очарована прозой и писателями, что даже для собственного сына не могла представить себе такой путь! Мы много говорили о книгах, но никогда о судьбе писателя, как о чем-то возможном. Может, это жило в ней, как мечта? Я ничего об этом не знаю. Слишком тяжелой была ее борьба, ей нужно было хотя бы поднять нас с братом, дать образование. А сам я потом, когда впился в науку, как клещ, уже издевался над людьми, которые говорят смутные вещи, наверное, сами не понимают, о чем... Неопределенность, которую вкладывали в слова поэты, меня удивляла и вызывала чувство родственное жалости, даже презрению. Как же они, бедные, не знают, что рядом лежит светлый и ясный мир, в котором все по законам!..
Помог случай, конечно, случай! Нечаянная попытка обрадовала меня, и тут же ободрили доброжелательные люди, понимающие живопись. Они увидели во мне море страсти и большую искренность. И неиспорченность штампами, обычными для взрослых людей, которые пробовали и сравнивали себя с другими. Я не пробовал с детства. И теперь не пробовал, я сразу стал рисовать, рисовать, рисовать, как бешеный, это впечатляло. И я не мог сравнивать - не умел, вот это уж исконная моя черта. Я не смотрел на себя со стороны, не критиковал и ни с кем не сравнивал. Трудно назвать это 'способностями'...
Здесь пора остановиться. Попробуем подвести итоги?
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ . ОСНОВНЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ
1
Мои родители были очень разными людьми. Это были противоположные мироощущения. Я получил от них противоречивое наследство и при этом всеми силами пытался сохранить цельность и непротиворечивость. Это удавалось мне с большими потерями. Слепота, неразборчивость и чрезмерность во всем - в отношении к людям, вещам, самому себе со своими делами и увлечениями - вот чем я платил за некое подобие цельности. Я не слушал другого человека, не видел реальности - исходил только из своих представлений и желаний. Часто направлял свои чувства на почти случайных людей, дела, события, которые 'подвертывались под руку', когда мне становилось невмоготу от молчания, невыразительности жизни, неприложимости внутренних усилий к ней. Я не умел терпеть свои желания и чувства, ждать подходящего момента, подходящего человека. Мне казалось, что я лопну от нетерпения, что не доживу до утра, когда продолжу свой опыт... не дотерплю до встречи, чтобы все сразу выложить и выяснить... Вечно спешил. Ошибки не учили меня. Нет, я не был глуп. Я забывал свои поражения! Видимо, я так устроен - должен был забывать. И в следующий раз поступал так же нетерпеливо и безрассудно. Мне было важно поскорей влезть в самую середину дела, а там... посмотрим, посмотрим... Нетерпение умрет в один день со мной.
Забавно, что часто я ЗНАЛ, как надо поступить, умел... но мне было лень - остановиться и подумать. Нет, не то, чтобы просто лень... Одновременно с нежеланием хотя бы представить себе план действий, я чувствовал сильное нетерпение, желание тут же кинуться в бой, без всякой подготовки. Просто какой-то зуд!.. . Порой я корил себя за эту странную лень вперемешку с нетерпением. Ведь я не был ленив и не был настолько слаб, чтобы не сдержать нетерпения - я был бесконечно терпелив в своих экспериментах, в том, что меня интересовало и захватывало. Просто меня раздражали и расхолаживали все эти расчеты - подспудно Я НЕ ВЕРИЛ В БУДУЩЕЕ, КОТОРОЕ ПЛАНИРУЕТСЯ И РАССЧИТЫВАЕТСЯ. И потому не построил свою жизнь разумно, заложив прочный фундамент.
Я не хотел.
2
Как глубоко заходили мои наследственные противоречия? У меня нет сомнений, что в самой основе, в фундаменте моей личности лежит одно начало - ПОГРУЖЕННОЕ В СЕБЯ ЧУВСТВЕННОЕ ВОСПРИЯТИЕ. Болезни, одиночество, печальное детство - многое поддерживало эту основу. Она оставалась незыблемой и в те периоды, когда, казалось, рациональное начало торжествовало победу. Достаточно посмотреть, как я
