ним еще раз. Я забеспокоился. Меня поймают и обвинят в незаконном употреблении алкоголя и в том еще, что я дал полиции ложные сведения. Потом будет суд. О нем напишут в «Гламорган газетт». Меня обязательно накажут.
Хотя отец не одобрял курение, пьянство и азартные игры, он всегда прощал мне любой проступок, если я говорил правду. Я признался ему в том, что произошло накануне вечером. Он встретился с Гамильтоном и объяснил ему, какой я хороший мальчик и прилежный ученик. Гамильтон усомнился и сказал, что Альберт Хэнкок дурно на меня влияет. Так или иначе, в тот день отец вышел победителем. Гамильтон согласился замять дело.
Отец прочитал мне лекцию. И я сделал для себя кое-какие выводы: как и большинство людей, я дурею от выпивки; полицейские создают проблемы; мой отец — хороший человек, а судебного разбирательства всегда можно избежать.
Меня пригласили на собеседование на кафедру физики в Кингз-Колледж при Лондонском университете. Я с нетерпением ожидал первой в жизни самостоятельной поездки. Физика давалась мне по- прежнему легко, и по поводу собеседования я не беспокоился. Голова была занята тем, как бы побывать в Сохо, местечке, о котором мне не раз во всех подробностях рассказывал Альберт.
После четырехчасового путешествия на поезде, которое закончилось на вокзале Паддингтон, я приобрел туристическую карту, добрался на метро до Стрэнда и посетил собеседование в Кингз-Колледж. Вопросы оказались простыми. Я выяснил, какие станции метро находятся рядом с площадью Сохо, и решил подождать, пока стемнеет. Я пошел по Фрит-стрит и Грик-стрит. Это было невероятно. Район оказался таким, как рассказывал Альберт. На каждом шагу стриптиз-клубы и проститутки. Ничего подобного я раньше не видел. Я воочию наблюдал клубы и бары, о которых читал в «Мелоди мейкер» и «Нью мьюзикл экспресс»: «Я и Я», «Маркиза», «Фламинго» и «У Ронни Скотта». А затем самая сексуальная девушка в мире спросила, не хочу ли я провести с ней время. Я объяснил, что у меня нет таких денег. Она сказала, что это ерунда. Я назвался Диком Риверсом (именем героя, которого Элвис играл в фильме «Люблю тебя»). По Уордор-стрит мы дошли до Сент-Эннз-корт и поднялись в квартиру, на двери которой значилось: «Лулу». Я выложил все, что имел, — два фунта и восемь шиллингов. Она дала мне только чуть-чуть, но оказалось более чем достаточно. Я добрел до Гайд-парка, затем до Паддингтона. Два часа болтался по платформе, разглядывая пассажиров, а потом сел на ранний пригородный поезд до Бридженда. Теперь у меня было что рассказать друзьям.
Кингз-Колледж принял меня на тех условиях, что я буду учиться на пятерки. Я дал клятвенные заверения. Мне уже не терпелось вернуться в Сохо. Я получил самые высокие оценки по каждому предмету. У Герберта Джона Дэвиса, директора школы Гарв, имелись свои соображения. Я очень сильно удивился, когда он как-то отвел меня в сторону и выразил пожелание, чтобы я сдал вступительные экзамены в Оксфордский университет. Уже лет восемь никому из школы Гарв не удавалось поступить в Оксфорд. Последним, кто в этом преуспел, был, кстати, директорский сын Джон Дэвис. В Оксфорде он изучал физику. Директор настаивал, чтобы я тоже попробовал. До тех пор я и не слышал о Баллиоле8. Директор посоветовал мне прочитать «Анатомию Британии» Энтони Сэмпсона, чтобы узнать побольше об этом колледже и просто расширить свои познания. Раздел, посвященный Баллиолу, производил впечатление, и мне сразу захотелось туда поступить. Среди людей, которые там учились, было столько премьер-министров, августейших особ и академиков, что я и не надеялся туда попасть. Тем не менее терять мне было нечего. В случае провала я всегда мог получить место в Кингз-Колледж и заодно повидаться с Лулу.
Осенью 1963 года я писал экзаменационные работы, присланные из Оксфорда в мою школу. Одна, по физике, оказалась нетрудной, другая, общая, была практически недоступна для понимания. В ней, в частности, спрашивалось, что полезнее: газета «Тайме» или труды Фукидида и Гиббона9? Я не подозревал о существовании Фукидида и Гиббона и в глаза не видел газету «Тайме». Вопрос остался без ответа, как и большинство других. Объясняя, почему поп-звезды зарабатывают больше медсестер, я привел тот аргумент, что для поп-звезд не установлена минимальная заработная плата. Вряд ли это было убедительное объяснение.
Подготовка к предварительному собеседованию в Баллиоле далась мне тяжело. Я тогда носил пижонскую прическу — довольно длинные волосы, набриолиненные и гладко зачесанные с коком надо лбом. Родители настаивали, чтобы я подстригся, и мне пришлось покориться. «Анатомия Британии» наконец была дочитана, и, опять же по совету директора, я бился над повестью «Старик и море» Хемингуэя. На тот момент из всей классической и современной литературы я ознакомился, за исключением приключенческих романов Лесли Чартериса и детективов Эдгара Уоллеса, только с «Оливером Твистом» и «Юлием Цезарем», которые входили в учебную программу английской литературы, и «Любовником леди Чаттерлей», который в эту программу не входил. По физике я не прочитал ничего сверх программы и приходил в ужас от мысли, что меня могут спросить о теории относительности или квантовой механике, которую я и сейчас полностью не понимаю.
«Старик и море» был оставлен, когда поезд Бридженд-Окс-форд прибыл в Кардифф и я, окопавшись в вагоне-ресторане, принялся глушить пиво банку за банкой. В Дидкоте нужно было делать пересадку. Напротив меня сидел человек, державший пару наручников, и тут я впервые увидел дремлющие шпили Оксфорда.
Через пару часов в Баллиоле я стоял под дверью комнаты для собеседований в компании другого кандидата. Я протянул ему руку:
— Привет! Меня зовут Говард.
Он выглядел озадаченным и вложил свою руку в мою так, будто ожидал, что я ее поцелую.
— Где ты учился? — спросил он.
— В Гарве.
— Что?
— В Гарве.
— А где это?
— Между Кардиффом и Суонси. Неподалеку от Бридженда.
— Извини, не понял?
— В Гламоргане, — пояснил я.
— А-а-а, Уэльс! — протянул он с презрением.
— А ты где учился? — спросил его я.
— В Итоне, — сказал он, глядя в пол.
— А где это? — Я не мог удержаться от вопроса.
— Это же Итон! Школа Итон.
— Да, я о ней слышал, но где она находится?
— В Виндзоре.
Выпускник Итона проходил собеседование первым. Приставив ухо к двери, я выслушал длинный членораздельный список его спортивных достижений и заволновался. Большой любитель регби, я не участвовал ни в каких спортивных мероприятиях или играх с двенадцати лет, когда меня по ошибке поставили нападающим в запасную школьную команду. Уверенность, и без того шаткая, что я пройду собеседование, улетучилась без следа.
Примерно двадцать минут спустя дверь открылась, вышел итонец, и дверной проем заполнила импозантная фигура Рассела Мэйггса, преподававшего историю Древней Греции. Его прекрасные седые волосы доходили до плеч, и я пожалел, что пошел на поводу у родителей. С Расселом Мэйггсом я почувствовал себя совершенно непринужденно. Мы обстоятельно побеседовали об уэльских угольных шахтах, национальной сборной регби и «Айстедводе», ежегодном фестивале искусств. Несколько раз я рассмешил его, и мы очень быстро распрощались. Собеседование по физике давало меньше поводов для веселья, и я быстро осознал, что одними шутками здесь не отделаешься. К счастью, все вопросы были из основной программы. На ночь меня поместили в небольшой гостинице на Уолтон-стрит, где я оставил на хранение свой чемодан, прибыв в Оксфорд. Скинув быстренько свой приличный костюм и облачившись в пижонский прикид, я завалился в ближайший паб, где пил до полной потери чувств.
Спустя пару месяцев меня снова вызвали в Баллиол. На сей раз чтобы сдать ряд вступительных экзаменов на получение специальной стипендии. Они были растянуты на несколько дней и предполагалось,
