разве не так?
— Вот здесь ты не прав, Говард. Мы можем добиться, чтобы против тебя выдвинули обвинение с помощью аксьбн популяр — иска, который может быть предъявлен любым лицом.
Каждый испанец вправе обратиться с петицией в суд и вынудить прокуратуру предъявить обвинение. О твоем деле много писали испанские газеты. Поверь мне, Марко Поло знают все. Частенько упоминали пещеру с гашишем на Коста-Брава. Твоя штаб-квартира находилась в Пальма-де-Мальорка. Я уверен, что ты нарушил испанские законы. Так зачем отправлять тебя во Флориду? Почему не судить здесь? Моих испанских коллег возмущает эта юридическая колонизация: Америка манипулирует нашей системой правосудия. Испанское законодательство работает прекрасно, однако к нему относятся как к своду законов отсталой банановой республики.
— Если бы меня судили здесь, сколько бы дали?
— Тебя бы даже не признали виновным, но в Испании максимальный срок за любое правонарушение, связанное с растительными наркотиками, шесть лет. Ты вышел бы на свободу через два года.
— А Джуди?
— Ее освободили бы сразу же.
— Каким будет следующий шаг, Густаво?
— Мы получаем сорок подписей от людей, возмущенных масштабом наркоперевозок на территории Испании, взбешенных тем, что испанское правительство снимает с себя ответственность. Они требуют, чтобы тебя, Джуди и Джеффри Кениона призвали к ответу за преступления, которые вы совершили в Испании. Адвокат подаст аксьбн популяр на рассмотрение в суд. Понятно, что это буду не я, но мой хороший друг. Он просто подпишет иск и представит его на рассмотрение.
— Договорились, так и сделаем. Похоже, это прекрасная идея. Что еще?
— Я всеми способами пытался уяснить, что такое RICO, но не преуспел. Значит, и Национальный суд не поймет. Но они притворятся, что понимают, и заявят, что экстрадиция законна. Я предлагаю привести на слушание американского адвоката, который сочувствует твоему положению и является экспертом по RICO. Тогда Национальный суд поневоле признает, что статьи RICO не имеют эквивалента в испанском законодательстве, а значит, не могут служить основанием для выдачи. Наверняка я сумел бы найти такого адвоката, но, может, у тебя уже есть кто-нибудь на примете.
— Хорошая идея, Густаво. Уверен, что смогу его найти.
— Кроме того, Говард, мы должны попросить Национальный суд пригласить на слушания об экстрадиции Бернарда Симонса, чтобы он объяснил суду, что ты уже отбыл наказание за операцию с колонками 1973 года.
— Согласен. А что насчет этого закона, по которому экстрадиция из Испании невозможна, если обвиняемому грозит срок более тридцати лет? Мне, по всей видимости, светит пожизненное заключение или, если повезет, сто сорок пять лет.
— Правительство Соединенных Штатов убедит Национальный суд, что тебе не дадут больше тридцати лет, но это ничего не значит. Когда тебя перевезут через Атлантику, американцы все равно сделают по- своему. Но, Говард, тебя не выдадут. Если больше ничто не поможет, сработает аксьбн популяр.
— Надеюсь, Густаво. Есть еще новости?
— Да. Вчера звонил Маркус. Он разговаривал с Кацем, который сейчас в Майами. У Каца есть копии всех доказательств, которые обвинение намеревается представить против твоих соподсудимых. Он скоро привезет эти копии.
— Буду их под лупой изучать, Густаво.
Друг Густаво представил аксьбн популяр на рассмотрение в суд. Для того чтобы добавить веса аргументам, я, пользуясь вниманием прессы, написал в испанские газеты длинные письма. Посетовал, что американцы помешали мне превратить Мальорку в средиземноморский Гонконг, пустить капиталы баснословно богатых дальневосточных бизнесменов и принцев Саудовской Аравии на строительство заводов, парков отдыха и пятизвездочных отелей. Эти письма опубликовала на первой полосе пара газет. Как я и ожидал, они послужили доказательством моих порочных желаний наводнить страну деньгами от продажи наркотиков. Я дал интервью испанскому журналу «Панорама», где заявил, что Испания — рай для наркоманов и наркоконтрабандистов, что я сам ввозил в Испанию большие партии дури. Густаво подобрал еще несколько «взбешенных граждан», чтобы представить эти публикации в суд.
Между тем у нас с Хуаном кончался гашиш. Он предложил, чтобы дурь зашили в штаны и передали ему. Я попросил об этом Маркуса. Через пару ночей несколько фунсионариос зашли в камеру Хуана. Завязалась драка. Шипение слезоточивого газа, стоны боли эхом отдавались в железных коридорах. Заключенные стали бить ногами в двери. Фунсионариос вышли, не прекращая драться.
— Хуан, Хуан! Que pasa112? — заорал я.
— No lo se, Marco Polo. Son unos hijos de puta. Todo. Pero no se preocupe. Asi es la vida. Adios, mi amigo, у suerte113.
Бедняга Хуан. Очевидно, фунсионариос обнаружили наркотики, а когда пришли за объяснениями, Хуан их обругал. Больше я его не видел.
У моей первой жены, Ильзе, был друг, Джерард Э. Линч, профессор права в Колумбийском университете, в Нью-Йорке. Он считался экспертом по RICO и опубликовал много работ на эту тему. Присланные им статьи помогли мне наконец уразуметь суть закона. За соответствующее вознаграждение Линч бы с радостью приехал в Мадрид и просветил Национальный суд.
Кац привез копии доказательств из Майами: более десяти тысяч листов, из которых две тысячи составляли расшифровки прослушанных телефонных разговоров. Весьма утомительное чтение и, на поверхностный взгляд, не содержащее ничего, что подкрепляло бы обвинения. Доказательства указывали на то, что большинство обвиняемых занимались чем-то противозаконным, но чем именно, не проясняли. Никто из главных обвиняемых не стал откровенничать с полицией, и я был уверен, что их и не потянет на откровения. В голову мне пришло множество вариантов защиты. Вот будет потеха! Мы снова утрем им нос.
В начале декабря меня вызвали на заседание хунты. Хотя прогулки с Хуаном пошли на пользу моему испанскому, для беседы пригласили и переводчика — заключенного-нигерийца. Все члены хунты встали, чтобы пожать мне руку.
— Ah! Senor Marks. El Marco Polo de las drogas. El famoso. Como esta?114
— Все в порядке. Но почему меня содержат по артикуло 10?
— Видите ли, сеньор Маркс, DEA утверждает, что вы главарь вооруженной банды.
— Неправда, — запротестовал я. — Никогда им не был. Я ненавижу насилие.
— Мы провели расследование и пришли к собственным заключениям, — объявил глава хунты. — Вы правы. Через неделю вас переведут на общий режим. Удачи, сеньор Маркс!
Я был в восторге. Написал детям и родителям. Конец свиданиям через стекло. События приняли иной оборот.
По крайней мере, я так думал, но эйфория длилась недолго. В канун Рождества пришел Густаво. В результате небывалой, крайне подозрительной интриги, все судьи, назначенные для слушания дела об экстрадиции, были отозваны. Друг Густаво больше не входил в состав этой тройки. Предполагалось, что старшим судьей станет Орбе-и-Фернандес Лосада, не скрывавший своих проамериканских убеждений и внешне похожий на генерала Франко. Дочь Лосады погибла от передозировки наркотиков. Вряд ли нам мог выпасть худший жребий. Густаво все же надеялся, что Джуди отпустят под залог, но подрастерял часть былой уверенности. Он подозревал, что к назначению Лосады причастны американцы.
Джуди отказали в освобождении под залог, и она не смогла провести Рождество с детьми. Глубокая печаль снова овладела мной, но быстро сменилась жуткой злобой, какой я еще не чувствовал. Я мог смириться с тем, что DEA устроило несладкую жизнь мне, способному с ним бороться, это было бы по правилам. Но почему страдают те, чья единственная вина — принадлежность к моей семье? Откуда такой садизм, такая бесчеловечность? Это просто дьяволы. Нельзя забывать, что изначально агенты DEA составляли мафию президента Никсона и частенько не считались даже с теми сумасшедшими законами о наркотиках, которые навязывали с таким усердием. Тем не менее эти законы дают им право разыгрывать из себя беспощадных и всемогущих вершителей правосудия, которые отправляют женщин за решетку и
