Все это имеет столь же мало отношения к министерской ответственности и к депутатской неприкосновенности, как и к «справедливости» и к «остроумию».
Словом, под предлогом разделения властей г-н Кюльветтер настоятельно просил соглашателей принять эти предложения для разрешения конфликта, но сам при этом никакого определенного предложения не внес. Министерство дела чувствует под собой шаткую почву.
Мы не можем останавливаться на дальнейших прениях. Результаты голосования известны: поражение правительства при поименном голосовании, государственный переворот правых, которые затем приняли уже отвергнутое предложение. Обо всем этом мы уже сообщали.
Добавим только, что среди рейнских депутатов, голосовавших против неограниченных полномочий комиссии, наше внимание привлек ли к себе следующие имена:
Арнц (доктор права), Бауэрбанд, Френкен, Лензинг, фон Лоэ, Рейхеншпергер II, Симонс и последний по счету, но не по важности, наш обер-прокурор Цвейфель.
Написано Ф. Энгельсом 9 июля 1848 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 41, 11 июля 1848 г.
Перевод с немецкого
СУДЕБНОЕ СЛЕДСТВИЕ ПРОТИВ «NEUE RHEINISCHE ZEITUNG»
Кёльн, 10 июля. Вчера одиннадцать наборщиков нашей газеты и г-н Клоут получили предписание явиться во вторник, 11 июля, к судебному следователю в качестве свидетелей. Речь все еще идет об установлении автора инкриминируемой статьи{61}. Помнится, во времена старой «Rheinische Zeitung»[136], во времена цензуры и министерства Арнима, власти в поисках лица, приславшего в газету пресловутый «Законопроект о браке»[137], не прибегали ни к обыскам, ни к допросу наборщиков и владельца типографии. Правда, с тех пор мы пережили революцию, которую, на ее несчастье, признал г-н Ганземан.
Мы должны еще раз остановиться на «опровержении» г-на государственного прокурора Геккера от 5 июля{62}.
В этом опровержении г-н Геккер упрекает нас во лжи в связи с тем или иным приписываемым ему высказыванием. Быть может, мы располагаем сейчас материалами, чтобы в эту поправку внести свои поправки, но кто нам гарантирует, что в этой неравной борьбе нам опять не ответят параграфом 222 или параграфом 367 Уголовного кодекса?
Опровержение г-на Геккера заканчивается следующими словами:
«Содержащиеся в статье» (датированной Кёльн, 4 июля) «клеветнические выпады и оскорбления против г-на обер-прокурора Цвейфеля и жандармов, производивших арест, получат должную оценку во время судебного следствия, которое возбуждается поэтому делу».
Должную оценку! Разве получили должную «оценку» черно-красно-золотые цвета в ходе «судебных следствий», когда Кампц был министром?[138]
Заглянем в Уголовный кодекс. Читаем § 367:
«Виновен в клевете тот, кто в общественных местах или в аутентичном и официальном документе, или в напечатанном или не напечатанном сочинении, которое было вывешено, продано или роздано, обвинит кого-либо в таких фактах, которые, если бы они действительно имели место, повлекли бы за собой преследование в уголовном или исправительном порядке в отношении виновного или, по меньшей мере, навлекли бы на него презрение или ненависть граждан».
§ 370. «Если в законном порядке будет установлена достоверность факта, на котором покоится обвинение, то лицо, выдвинувшее обвинение, освобождается от всякого наказания. Законным доказательством считается лишь такое, которое основано на судебном приговоре или каком-нибудь ином аутентичном документе».
Для пояснения этого параграфа приведем еще § 368:
«Соответственно этому не принимается во внимание прошение лица, выдвинувшего обвинение, о предоставлении ему возможности привести доказательства в свою защиту; это лицо также не может ссылаться в; свое оправдание на то, что документы или факт общеизвестны или что обвинения, послужившие поводом к преследованию, повторены или заимствованы им из иностранных газет или из других печатных сочинений»{63}.
В этих параграфах нашла отражение эпоха империи со всем свойственным ей утонченным деспотизмом.
Согласно обычному человеческому рассудку оклеветанным считается человек, которого обвиняют в выдуманных действиях; но по необычному разумению Уголовного кодекса человек считается оклеветанным, если ему приписывают поступки, действительно им совершенные, поступки, которые могут быть доказаны, но только не единственно признаваемым способом, не с помощью судебного приговора или официального документа. Чудодейственная сила судебных приговоров и официальных документов! Только установленные судом, только официально документированные факты считаются настоящими, действительными фактами. Существовал ли когда-либо свод законов, который бы так гнусно клеветал на самый обычный человеческий рассудок? Воздвигала ли когда-либо бюрократия подобную китайскую стену между собой и гласностью? Под защитой этого параграфа чиновники и депутаты так же неприкосновенны, как конституционные короли. Эти господа могут совершить столько действий, «навлекающих на них ненависть и презрение граждан», сколько их душе угодно, но говорить, писать, печатать об этих действиях ничего нельзя, не подвергаясь лишению гражданских прав с обязательным тюремным заключением и денежным штрафом. Да здравствует свобода печати и слова, смягченная параграфами 367, 368 и 370! Тебя незаконно посадили в тюрьму. Печать разоблачает это беззаконие. Результат: разоблачение получает должную «оценку» в ходе «судебного следствия» по поводу «клеветы» на достопочтенного чиновника, совершившего беззаконие, — если только не случится такого чуда, что по поводу совершенного сегодня беззакония уже вчера был вынесен судебный приговор.
Не приходится удивляться тому, что рейнские юристы, и среди них народный представитель Цвейфелъ, голосовали против польской комиссии с неограниченными полномочиями! С точки зрения этих юристов следовало присудить поляков к лишению гражданских прав с обязательным тюремным заключением и денежным штрафом за «клевету» на Коломбов, Штейнеккеров, Хиршфельдов, Шлейницев, померанских солдат ландвера и старо-прусских жандармов. Это достойным образом увенчало бы своеобразную пацификацию Познани.
И какое противоречие, ссылаясь на эти параграфы Уголовного кодекса, окрестить клеветой слух об угрозе покончить «с 19 марта, с клубами и со свободой печати»{64}! Как будто применение §§ 367, 368 и 370 Уголовного кодекса в отношении политических речей и произведений не есть действительная и окончательная ликвидация завоеваний 19 марта, клубов и свободы печати? Что такое клуб без свободы слова? И что такое свобода слова при существовании §§ 367, 368 и 370 Уголовного кодекса? И что такое 19 марта без клубов и свободы слова? Разве подавление свободы слова и печати на деле не является самым убедительным доказательством того, что только клеветники могли болтать о намерении совершить это дело? Остерегайтесь подписать составленное вчера в Гюрценихе обращение[139]. Прокуратура даст «должную оценку» вашему обращению, начав «судебное следствие» по обвинению вас в «клевете» на Ганземана — Ауэрсвальда; или же только на министров можно клеветать безнаказанно, клеветать в смысле французского уголовного кодекса, этого составленного в лапидарном стиле кодекса политического рабства? Разве у нас имеются ответственные министры и безответственные жандармы?
Следовательно, дело не в том, что инкриминируемая газетная статья может найти должную оценку путем применения параграфов о «клевете в юридическом смысле», о клевете в смысле деспотической фикции, возмущающей здравый человеческий рассудок. Что здесь может найти должную оценку— это
