выплачивал в течение 30 лет мирного времени; он заявляет, что пока такое объяснение не будет представлено, Собрание не сможет вотировать ни гроша. Принудительный заем вызвал огромное волнение, принудительный заем является окончательным осуждением всего предшествующего управления финансами, принудительный заем
— предпоследняя ступень перед государственным банкротством. Принудительный заем произвел тем более ошеломляющее впечатление, что мы привыкли всегда слышать, что финансовое положение блестяще и что государственная казна даже в случае серьезной войны избавит нас от необходимости выпуска займа. Ведь г-н Ганземан сам подсчитал в Соединенном ландтаге, что государственная казна должна насчитывать не менее тридцати миллионов. Этого и можно было ожидать, поскольку не только продолжали уплачиваться те же высокие налоги, что и во время войны, но общая сумма их постоянно увеличивалась. И вдруг появилось сообщение о предполагаемом выпуске принудительного займа, и одновременно, вместе с этим горьким разочарованием, исчезло сразу же и всякое доверие.
Единственное средство восстановить это доверие — немедленный вполне правдивый отчет о состоянии государственных финансов.
Г-н Ганземан, правда, пытался всякими юмористическими замечаниями позолотить пилюлю при сообщении о принудительном займе, но все же вынужден был признать, что принудительный заем произведет неблагоприятное впечатление.
Г-н Ганземан отвечает: Разумеется, министерство, коль скоро оно требует денег, готово представить все необходимые разъяснения относительно того, на что израсходованы поступившие до сего времени суммы. Но надо подождать, пока будут внесены на обсуждение уже дважды упомянутые мною финансовые законы. Что касается слухов, то неверно, будто государственная казна располагала огромными суммами, которые за последние годы уменьшились. Вполне естественно, что за последние тяжелые годы, при нынешнем политическом кризисе, связанном с невиданным застоем в делах, самое блестящее состояние финансов могло превратиться в затруднительное.
«Здесь было сказано, что принудительный заем является предвестником государственного банкротства. Нет, господа, он не должен быть таким предвестником, напротив, заем должен вызвать оживление кредита».
(Должен! должен! как будто воздействие принудительного займа на кредит зависит от благих пожеланий г-на Ганземана!) Насколько подобные опасения необоснованы, видно из того, что курс государственных бумаг повысился. Подождите же, господа, издания финансовых законов, которые я вам здесь сегодня обещаю в четвертый раз.
(Следовательно, кредит прусского государства настолько подорван, что ни один капиталист не хочет дать ему взаймы деньги даже под самые ростовщические проценты, и у г-на Ганземана нет другого выхода, кроме последнего средства обанкротившихся государств — принудительного займа; и при таком положении г-н Ганземан говорит еще о росте государственного кредита, потому что, по мере того как мы удалялись от 18 марта, государственные бумаги с трудом ползли вверх на 2–3 процента! А как же эти бумаги покатятся вниз, когда принудительный заем действительно будет выпущен!) Г-н Бенш настаивает на назначении предложенной комиссии по проверке финансов.
Г-н Шрамм: Помощь нуждающимся, оказанная за счет государственных средств, не стоит того, чтобы о ней говорить; и если свобода стоит нам денег, то правительству до сих пор она во всяком случае ничего не стоила. Напротив, правительство скорее отпускало деньги на то, чтобы свобода не развилась до той стадии, на которой мы теперь находимся.
Г-н Метце: Вдобавок к уже известному нам факту, что государственная казна пуста, мы узнаем теперь еще, что в ней уже давно ничего нет. Эта новость является лишним подтверждением необходимости назначить комиссию.
Г-н Ганземан вынужден снова подняться:
«Я никогда не говорил, что в государственной казне ничего нет и что в ней ничего не было; наоборот, я заявил, что за последние 6–7 лет государственная казна значительно увеличилась».
(Если сопоставить это заявление с докладной запиской г-на Ганземана Соединенному ландтагу и с тронной речью, то вообще трудно понять, каково же действительное положение вещей.)
Цешковский: «Я за предложение Гребеля, так как г-н Ганземан всегда дает нам только обещания и каждый раз, когда здесь ставится вопрос о финансах, ссылается на свои будущие объяснения, которых он так никогда и не представляет. Такая медлительность кажется тем более странной, что г-н Ганземан уже свыше 3 месяцев занимает пост министра».
Г-н Мильде, министр торговли, приходит, наконец, на помощь своему попавшему в тяжелое положение коллеге. Он умоляет Собрание все же не назначать комиссии. Он обещает самую большую откровенность со стороны министерства. Он взывает к тщательному изучению создавшегося положения. Но сейчас необходимо оказать поддержку правительству, так как оно занято именно тем, чтобы вывести государственный корабль из затруднительного положения, в котором он в настоящее время находится. Собрание, несомненно, протянет ему руку помощи. (Браво.)
Г-н Баумштарк также пытается оказать посильную поддержку г-ну Ганземану. Но министр финансов едва ли мог найти более неуклюжего и бестактного защитника:
«Министр финансов, который захотел бы скрывать состояние финансов, был бы плохим министром финансов. И если какой-либо министр финансов заявляет, что он даст соответствующие разъяснения, то мы должны считать его либо честным человеком, либо наоборот!! (Движение в зале.) Господа, я никого не оскорбил, я сказал: если какой-либо, а не: если данный министр финансов»!!!
Рейхенбах: Где они, эти прекрасные дни больших дебатов, вопросов о принципах и вопросов о доверии? Тогда г-н Ганземан ничего так страстно не желал, как ринуться в бой, а сейчас, когда случай для этого представился, да к тому же относящийся к его собственному ведомству, — теперь он уклоняется! Поистине, министры дают бесконечные обещания и выдвигают принципы лишь для того, чтобы несколько часов спустя отказаться от них. (Движение в зале.)
Г-н Ганземан ждет, не выступит ли кто-нибудь в его защиту. Но не находится никого, кто сделал бы это. Наконец, он с ужасом замечает, что поднимается депутат Баумштарк и, чтобы тот еще раз не объявил его «честным человеком», он сам спешит взять слово,
Вы ждете, что раздраженный, измученный булавочными уколами, истерзанный всей оппозицией лев Дюшатель покажет, наконец, всю свою мощь, что он повергнет в прах своих врагов, короче говоря, что он поставит вопрос о доверии? Увы, от былой твердости и отваги не осталось и следа, прежнее величие исчезло, как содержимое государственной казны в тяжелые времена!
С поникшей головой, униженный, непризнанный стоит перед нами великий финансист. Дело дошло до того, что он уже вынужден ссылаться на причины, да еще на какие причины!
«Каждый, кому приходилось заниматься финансами и множеством встречающихся при этом цифр (!!), должен знать, что разъяснение по финансовым вопросам не может быть сделано основательно в связи с какой-нибудь интерпелляцией, что налоговые вопросы настолько сложны, что о них ведутся прения в законодательных собраниях» (г-н Ганземан вспоминает о своих блестящих речах в блаженной памяти Соединенном ландтаге) «в течение многих дней и даже недель».
Но разве кто-либо требует основательного обсуждения? В первую очередь от г-на Ганземана потребовали простого заявления, простого «да» или «нет», по вопросу о налогах; далее от него потребовали согласия на назначение комиссии по проверке отчетности предшествовавшего управления государственным казначейством и прочего; а когда он отклонил и то и другое, ему указали на контраст между его прежними обещаниями и осторожным поведением в настоящее время.
И именно потому, что «разъяснения по финансовым вопросам со множеством встречающихся при этом цифр» требуют времени, именно поэтому комиссия и должна немедленно приступить к работе!
«Впрочем, если я ранее не поднимал финансовых вопросов, то на это имеется серьезная причина: я полагал, что если я немного подожду, то это окажет более благоприятное влияние на положение страны. Я надеялся, что в стране несколько восстановится спокойствие, а вместе с тем в известной мере восстановится и государственный кредит; я хочу, чтобы эта надежда но оказалась тщетной, и я убежден в том, что поступил правильно, не внеся эти законы на рассмотрение раньше».
Какие разоблачения! Значит, финансовые законы г-на Ганземана, которые должны укрепить государственный кредит, таковы, что угрожают подорвать государственный кредит! Г-н Ганземан считал за
