«Правда», — вздыхает «Neue Preusische Zeitung», — «в результате такой чистки будут удалены не все те депутаты, удаление которых, ввиду их предыдущей политической и государственной деятельности, будет желательно до тех пор, пока они не признают своей доли вины в бедствиях отечества и не проявят раскаяния, пока они не дадут обет и публичное обязательство по мере сил бороться с преступлением, вызванным отчасти по их собственной вине. Однако, само собой разумеется, не может быть и речи о том, чтобы такие люди, которые служили революции, которые в особенности между 18 марта и 8 ноября были употреблены в качестве высокопоставленных чиновников на этой службе» (чисто прусская грамматика!), — «чтобы подобного рода люди, все без исключения, на юридическом основании были удалены из палат. Было бы, однако, желательно, чтобы собственное сознание удержало их вне палат, если у них не произошел упомянутый выше желательный поворот. При выполнении этого» (высочайшего) «желания следует, разумеется, также проводить различия, например, между рейнскими торговцами, которые вдруг, ни с того ни с сего, должны были превратиться в опору государства, и людьми из старопрусских» (феодальных) «родов, славные имена которых издавна теснейшим образом связаны с историей нашей королевской династии и первоначальным ядром земель» (уж не является ли и Силезия первоначальным ядром земель?) «монархии».
Мы давно уже говорили об этом «рейнским торговцам». Лишь преодолевая degout {отвращение. Ред.}, феодальная династия Гогенцоллернов избрала этих буржуазных каналий своим низменным орудием и выжидает только момента, чтобы пинками отделаться от них раз и навсегда. Ганземан! Кампгаузен! Кюльветтер! на колени! Перед королевским дворцом, перед лицом народа. посыпав пеплом повинные головы, в одежде кающихся грешников, дайте священный обет, публично заверьте, что вы в глубочайшем сокрушении раскаиваетесь в том, что в какой-то момент осмелились подготовлять путем буржуазно-конституционных происков контрреволюцию, совершить которую подобает только «Моей доблестной армии»; а вы, копеечные души, барышничающие крепостные, педантичные торговцы маслом, ловкие железнодорожные спекулянты, — вы не только спасли трон, по еще осмелились хвастаться этим спасением в высокопарном тоне, уместном только на похоронах. На колени! Облачайтесь в одежду кающихся грешников! Или удалитесь в монастырь!
А что касается «людей из старопрусских родов», этих высокородных, отмеченных провидением отпрысков избранного народа, то в ближайшем будущем мы надеемся прочесть в «Staats-Anzeiger» извещения о смерти некоторых из них — Арнима, Ауэрсвальда, Бонина, Пфуля. Только в случае, если они пойдут на смерть добровольно, мы сможем поверить в их раскаяние. От рейнского торговца, вроде Ганземана, нельзя ожидать такого величия души. Ганземан — вольтерьянец самого скверного толка, человек ограниченный, а главное, бесчувственный в денежных вопросах.
Итак, удалитесь из палат, сходите со сцены — вы, живые памятники 18 марта, свидетели испытаний, унижений, непоследовательности и слабости короля! Уходите из палат — или добровольно согласитесь быть козлами отпущения за 18 марта!
Что же касается тех, кто голосовал за отказ от уплаты налогов, то сами палаты принесут их королевскому трону в виде гекатомбы в знак своего очищения и раскаяния и тем самым докажут, что они достойны выполнять дальнейшие «задачи», октроированные королем «так называемому народному представительству».
(Продолжение следует) {Продолжением данной статьи послужила статья «Гогенцоллернский законопроект о печати» (см. настоящий том, стр. 390–398). Ред.}
Написано К. Марксом 14 марта 1849 г.
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 246, 15 марта 1849 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с немецкого
Кёльн, 14 марта. Немецкая ежедневная печать все-таки действительно самая слабая, вялая и трусливая печать на всем земном шаре! На ее глазах могут совершаться самые гнусные подлости, направленные даже против нее самой, и она будет молчать и скрывать все это; если бы случайно не узнавали о том, какие великолепные мартовские фиалки выросли по милости божьей в ряде мест, — из газет об этом конечно ничего нельзя было бы узнать.
В Дюссельдорфе гражданин и коммунист Дригальский попытался прошлой осенью восстановить цензуру под предлогом осадного положения. Цензура просуществовала лишь два дня; поднявшаяся затем буря общественного негодования вынудила господ солдафонов отказаться от попыток возродить цензуру.
А как обстоит дело в старых провинциях?
В течение трех месяцев цензура царит во всем своем блеске в двух различных округах, а вся старопрусская печать спокойно терпит это неслыханное посягательство на ее права!
Послушайте.
Розенберг {Польское название: Олесно. Ред.}, Силезии, 7 марта. В № 19 «Rosenberg-Kreuzburger Telegraph» опубликовано на первой странице следующее заявление:
«Мы просим уважаемых читателей нашей газеты не ставить нам в вину опоздание с выходом этого номера и его неполноту и принять во внимание, что мы пока все еще находимся в условиях осадного положения и что «Telegraph», цензором которого в последнее время являлся здешний королевский ландрат г-н Зак, избранный депутатом во вторую палату, теперь, после отъезда г-на Зака в Берлин, проходит непосредственно военную цензуру.
Редакция»
Далее:
В Эрфурте также беспрепятственно существует цензура, начиная с 25 ноября. Эрфуртская печать имела сначала цензором г-на Ф. В. Хутштейнера, теперешнего полицейского инспектора, бывшего редактора либеральной когда-то в условиях цензуры «Barmer Zeitung», мнимого либерала или даже демократа, позднее подчиненного Дункера и постоянного агента прусской полиции. Хотя сей почтенный муж вычеркивал даже перепечатки из злосчастной берлинской «National-Zeitung» (!), его служебную деятельность все же сочли недостаточно пруссаческой и назначили на его место офицера. Таким образом, в Эрфурте также существует военная цензура.
Но мало того: цензура введена также на газеты и журналы, издаваемые вовне, т. е. в районах, на которые не распространяется осадное положение. В «Erfurter Adresblatt» от 7 февраля напечатано следующее объявление:
«По распоряжению высокочтимой королевской комендатуры жители города Эрфурта предупреждаются, что распространение или расклеивание напечатанных вовне материалов, выражающих недоверие к мероприятиям правительства или обнаруживающих в отношении этих мероприятий враждебную оппозиционность и таким образом вызывающих отчужденность в отношениях между населением и существующим конституционным правительством или способствующих появлению озлобления против определенных классов населения, а следовательно, и возникновению возбуждения и беспорядков в нашем городе, повлечет за собой «соответствующее наказание со стороны полиции» и «немедленный арест».
