Собрание сочинений, том 6

ДОКЛАД ФРАНКФУРТСКОЙ КОМИССИИ ОБ АВСТРИЙСКИХ ДЕЛАХ

Кёльн, 27 ноября. Лет 40 тому назад жили люди, которые описывали «Германию в ее глубочайшем унижении»[81]. Хорошо, что они уже отправились ad patres {к праотцам. Ред.}. Теперь они не могли бы написать подобной книги: они не могли бы придумать названия для нее, а если бы выбрали старое, то впали бы в противоречие сами с собой.

Ведь для Германии всегда имеется, говоря словами английского поэта, «beneath the lowest deep a lower still» {«под самой большой глубиной еще большая глубина» (Мильтон. «Потерянный paй»). Ред.}.

Мы полагали, что с заключением датского перемирия исчерпан наибольший позор. Нам казалось, что после выступления имперского посла Раумера в Париже, Хекшера в Италии, комиссара Штедмана в Шлезвиг-Гольштейне и после обеих нот Швейцарии унижение Германии уже достигло предела. Выступление обоих имперских комиссаров по австрийскому вопросу доказывает, что мы заблуждались. С какой невероятной бесцеремонностью обращаются немецкие имперские комиссары с честью Германии, какую тупоумную неспособность, трусость или предательство могут таить в себе господа старые либералы, — видно в достаточной мере из только что появившегося «Доклада комиссии по австрийским делам и т. д.»[82], особенно из помещенных в нем двадцати документов.

13 октября гг. Велькер и Мосле выезжают по поручению центральной власти из Франкфурта «для посредничества в венских делах». Неискушенные в новой центральной дипломатии люди ожидали спустя несколько дней сообщения о прибытии этих господ в Вену. Тогда еще не было известно, что у имперских комиссаров имеются собственные маршруты. Посланцы имперского регента Эйзеле и Бейзеле[83] направились в Вену кратчайшим путем — через Мюнхен. Руководствуясь известной дорожной картой из «Иобсиады»[84], они прибыли туда вечером 15 октября. До полудня 17 октября они изучали венские события в трогательном единении с баварскими министрами и австрийским поверенным в делах. В своем первом письме г-ну Шмерлингу они дают отчет о своих предварительных изысканиях. В Мюнхене их обоих вдруг осенило. Они страстно желают прибытия «третьего коллеги», по возможности пруссака, «так как благодаря этому нам легче будет выполнить великую миссию». Но г-н «коллега» не является. Надежда на троицу рушится, бедная пара должна пуститься в свет одна. Но что станется теперь с «великой миссией»? Великая миссия путешествует в карманах гг. Велькера и Мосле в Пассау. Еще до перехода через австрийский Рубикон «великая миссия» посылает впереди себя прокламацию. «Там страшно было, на той стороне!»[85]

«Население», — пишет Велькер Шмерлингу, — «здесь, на австрийской границе, тоже отнюдь не свободно от революционных и террористических настроений»; мало того: «даже национальная гвардия Кремса только благодаря вмешательству военной охраны моста оказалась не в состоянии разрушить этот мост перед проездом своего императора и, следовательно, как бы захватить его в плен».

Кто из читателей будет столь жестокосерд, чтобы не оценить в полной мере этих чувств благородной политико-энциклопедической души [Staats-Lexikon-Seele][86]! С полудня 18-го до утра 20-го оба господина подкрепляли свои силы в Пассау, после чего они отправились в Линц.

13 октября они выехали из Франкфурта, 20-го вечером они уже в Линце. Разве эта невероятная быстрота передвижения не является достаточным доказательством важности их «великой миссии»? Может быть, особые инструкции побуждали их к такой чрезвычайной поспешности? Достаточно сказать, что ровно через семь дней эти господа прибывают в Линц. В этом городе, который при своем «многочисленном фабричном населении, уже обработанном венскими эмиссарами», пробуждал в г-не Велькере во время его пребывания в Пассау тревожные предчувствия, не было обнаружено абсолютно никаких признаков виселицы, рисовавшейся, вероятно, его взору и взору его второго г-на коллеги. Наоборот:

«вся национальная гвардия во главе с офицерами и со своими музыкантами… выстроившаяся торжественно, с развевающимся германским знаменем, встретила нас вместе с собравшимся народом многократными возгласами «ура»».

Итак, Линц — революционный Содом — превращается в благонамеренный город, достаточно простодушный, чтобы торжественно принять наших великолепных имперских комиссаров. Зато тем мрачнее рисуется в отчетах Велькера — Мосле г-ну Шмерлингу Вена — как безбожнейшая Гоморра, как геенна огненная анархии и т. п.

21-го господа сели на пароход и отправились в Кремс. С дороги они сообщают во Франкфурт, что в Линце для них был выставлен почетный караул, что стража стала перед ними во фронт и тому подобные важные вещи. Одновременно с этим они составляют три письма: Виндишгрецу, министру Краусу и президиуму рейхстага.

Если кого-либо не вполне удовлетворила более чем восьмидневная деятельность наших имперских комиссаров, то ему следует поехать с ними теперь, в ночь с 21 на 22 октября, в Штаммерсдорф, в штаб- квартиру Виндишгреца. Здесь центральная власть в лице своих комиссаров предстает перед нами во всей красе. «Виндишгрец», — говорят Велькер — Мосле,

— «с некоторой резкостью отклонил всякое вмешательство с нашей стороны». Другими словами: они получили пинки и должны убираться подобру-поздорову. «Мало того: он не захотел даже взглянуть на наши полномочия», — жалуется Велькер своему министру Шмерлингу. И в довершение огорчения: Виндишгрец не предлагает стоящей перед ним олицетворенной центральной власти ни капли вина, даже ни рюмки водки.

И вот наши комиссары снова садятся в карету, печально напевая: «О ты, Германия, и т. д.»[87], и направляются… в Вену? Боже упаси! — в Ольмюц {Чешское название: Оломоуц. Ред.}, «в резиденцию императорского двора». И они прекрасно поступили. Не будь этого, весь имперский фарс остался бы без завершения, в комедии посредничества не хватало бы последнего акта. Если Виндишгрец отнесся к ним, как к глупым школьникам, то в Ольмюце они встретили «со стороны императора и императорской фамилии гораздо более предупредительный прием» (см. стр. 11 доклада, письмо № 6). Они были приглашены к столу, и «мы», — пишут они далее г-ну Шмерлингу,

— «удостоились весьма милостивого приема». Не немецкая лакейская натура сказывается здесь — отнюдь нет, — а искреннейшая благодарность, находящая соответствующее выражение в песне; «После стольких страданий и т. д.»[88].

Но после всяческих угощений и возлияний все ещё остается выполнить пресловутую «великую миссию». Оба наших комиссара письменно обращаются к министру барону фон Вессенбергу.

«Ваше превосходительство» (так начинается письмо от 25 октября), «мы почтительно просив милостиво назначить нам час, когда Вам угодно будет принять изъявление пашей благодарности за благосклонный прием, оказанный нашей миссии и нам со стороны его королевско- императорского величества и Вашего превосходительства, и сообщить нам Ваши взгляды и решения по поводу следующих пунктов, относящихся к выполнению нашей миссии».

«Следующие пункты» многословно говорят только о том, что комиссары желают получить разрешение отправиться в Вену для посредничества.

Все это письмо, как и второе письмо к Вессенбергу, составлено в столь витиеватом канцелярском стиле прошлого столетия, так насыщено безмерной любезностью и подобострастием, что просто приятно сейчас же вслед за ним прочитать ответы Вессенберга. В этой переписке оба комиссара выглядят по сравнению с австрийским министром, как два неотесанных мужика рядом с тонко воспитанным дворянином, перед которым они делают на гладком паркете свои потешные реверансы и стараются употреблять самые изысканные выражения.

Вессенберг отвечает на вышеприведенное письмо:

«Высокородные господа! Должен просить извинения за то, что так поздно отвечаю на ваше