Собрание сочинений, том 7

фабрикантами. Далее, оппозиционная, прогрессивная фракция крупной и средней буржуазии, в противовес правящей фракции, имеет общие интересы с мелкой буржуазией и соединяется с ней для совместной борьбы. В Германии, где вооруженная контрреволюция восстановила почти исключительное господство армии, бюрократии и феодального дворянства, где буржуазия, несмотря на еще существующие конституционные формы, играет лишь весьма подчиненную и скромную роль, имеется еще больше оснований для такого союза. Но зато германская буржуазия бесконечно трусливее английской и французской и при малейшей вероятности возобновления анархии, т. е. действительной решительной борьбы, она в страхе уходит со сцены. Так было и на этот раз.

Между тем момент отнюдь не был неблагоприятен для борьбы. Во Франции предстояли выборы; кому бы они ни дали большинство, монархистам или красным, они, во всяком случае, ослабили бы центр Учредительного собрания, усилили бы крайние партии и привели бы к разрешению обострившейся парламентской борьбы путем народного движения; одним словом, выборы должны были привести к «journee» {«решающему дню». Ред.}. В Италии сражались под стенами Рима, и Римская республика успешно оборонялась против французской интервенционной армии. В Венгрии мадьяры неудержимо рвались вперед; императорские войска были прогнаны за Ваг и Лейту; в Вене, где ежедневно готовились услышать грохот пушек, каждое мгновение ожидалась венгерская революционная армия; в Галиции ждали прибытия Дембинского с польско-мадьярской армией, и русская интервенция, казалось, не только не представляла опасности для мадьяр, а, наоборот, должна была превратить венгерскую борьбу в европейскую. Наконец, в Германии царило сильнейшее возбуждение; наступление контрреволюции, возрастающая наглость военщины, бюрократии и дворянства, постоянно повторяющиеся предательства со стороны старых либералов в министерствах, быстро следующие одно за другим вероломства государей^{17}, — все это бросало в объятия партии движения целые группы прежних приверженцев порядка.

При таких обстоятельствах возгорелась борьба, которую мы и опишем в нижеследующих очерках.

Неполнота и путаница, господствующие еще в материалах, абсолютная недостоверность почти всех сведений, которые приходится собирать со слов участников, чисто личные цели, преследуемые авторами всех опубликованных до сих пор сочинений об этой борьбе, делают невозможным критическое изложение всего хода событий. Ввиду этого нам не остается ничего другого, как ограничиться изложением лишь того, что мы сами видели и слышали. К счастью, этого вполне достаточно для выяснения характера всей кампании; правда, движение в Саксонии и поход Мерославского к Неккару мы не можем осветить по личным впечатлениям, однако журналу «Neue Rheinische Zeitung» возможно представится в скором времени случай дать необходимые разъяснения по крайней мере о походе Мерославского[73] .

Из участников кампании за имперскую конституцию многие находятся еще в тюрьме, другим представился случай вернуться на родину, третьи, находясь еще за границей, каждый день ждут такого случая, и среди них — не худшие. Все поймут осторожность, которую мы обязаны проявлять по отношению к этим участникам борьбы, и найдут естественным, если мы будем кое о чем умалчивать; а многие, которые теперь снова проживают на родине, не подвергаясь преследованиям, не будут на нас в претензии, если мы не скомпрометируем их рассказом о тех событиях, в которых они обнаружили действительно выдающееся мужество.

1. РЕЙНСКАЯ ПРУССИЯ

Читатель помнит, что вооруженное восстание за имперскую конституцию вспыхнуло в начале мая прежде всего в Дрездене[74]. Как известно, дрезденские баррикадные борцы, поддержанные сельским населением, но преданные лейпцигскими мещанами, после шестидневной борьбы были побеждены из-за перевеса сил противника. Их было не более 2500 бойцов с весьма разнообразным оружием, и в качестве артиллерии они имели только две или три небольшие легкие мортиры. Королевские войска состояли, кроме саксонских батальонов, из двух прусских полков. Они имели в своем распоряжении кавалерию, артиллерию, стрелков и один батальон, снабженный игольчатыми ружьями. В Дрездене королевские войска вели себя, пожалуй, еще более трусливо^{18}, чем где бы то ни было; однако в то же время не подлежит сомнению, что дрезденские борцы сражались против этих превосходящих сил противника более храбро, чем кто-либо во время кампании за имперскую конституцию. Но, разумеется, уличные бои — нечто совершенно иное чем сражение в открытом поле.

В Берлине продолжало царить спокойствие при осадном положении и разоружении. Не была даже взорвана железная дорога, чтобы уже под Берлином задержать подвоз прусских подкреплений. В Бреславле {Польское название: Вроцлав. Ред.} была сделана попытка начать баррикадные боя, но правительство было уже давно к этому подготовлено, и в результате город только тем вернее попал под диктатуру сабли. Остальная Северная Германия, не имевшая революционных центров, была парализована. Оставалась надежда только на Рейнскую Пруссию и Южную Германию; а в Южной Германии Пфальц в это время уже пришел в движение.

С 1815 г. Рейнская Пруссия считалась — и с полным правом — одной из самых передовых провинций Германии. Она обладает двумя преимуществами, сочетания которых нельзя найти ни в какой другой часты Германии.

Рейнская Пруссия разделяет вместе с Люксембургом, Рейнским Гессеном и Пфальцем то преимущество, что с 1795 г. она испытала на себе непосредственное влияние французской революции и ее общественных, административных и законодательных результатов, закрепленных при Наполеоне. Поело поражения революционной партии в Париже армии понесли революцию за границы Франции. Под натиском этих только что освобожденных крестьянских сынов не только рассеивались войска Священной Римской империи, но и рушилось феодальное господство дворянства и духовенства. Вот уже два поколения, как левый берег Рейна не знает феодализма: дворянство лишено своих привилегий, земельная собственность перешла из его рук и из рук церкви к крестьянам, земля раздроблена на парцеллы, и крестьянин — такой же свободный земельный собственник, как во Франции. В городах цехи и патриархальное господство патрициев исчезли на десять лет раньше, чем где-либо в другой части Германии, уступив место свободной конкуренции, и, в конечном итоге, Code Napoleon[75], являясь обобщением всех установлений революции, санкционировал весь этот совершенно измененный порядок.

Кроме того, Рейнская Пруссия обладает — и в этом ее главное преимущество по отношению к другим землям левого берега Рейна — самой развитой и разнообразной промышленностью во всей Германии. В трех административных округах — Ахене, Кёльне и Дюссельдорфе — представлены почти все отрасли промышленности: всевозможная хлопчатобумажная, шерстяная и шелковая промышленность и зависящие от них белильное, набивное и красильное дело, железоплавильное и машиностроительное производство; далее, горное дело, оружейное и прочие металлические производства сконцентрированы здесь на пространстве немногих квадратных миль и дают занятие населению неслыханной для Германии плотности. Маркский железнорудный и угольный район непосредственно примыкает к Рейнской провинции, удовлетворяет часть ее потребностей в сырье и в промышленном отношении связан с ней.

Лучший водный путь Германии, близость моря, минеральные богатства местности благоприятствуют развитию промышленности, которая, кроме того, создала многочисленные железные дороги и ежедневно расширяет свою железнодорожную сеть. В тесном взаимодействии с промышленностью находится очень обширная для Германии экспортная и импортная торговля со всеми частями света, значительные прямые сношения со всеми крупными узловыми пунктами мирового рынка и соответствующая спекуляция на сырье и железнодорожных акциях. Словом, степень развития промышленности и торговли Рейнской провинции, хотя и незначительная в масштабах мирового рынка, является исключительной для Германии.

В результате роста промышленности, которая также расцвела под революционным французским господством, и связанной с ней торговли в Рейнской Пруссии образовалась мощная промышленная и