Ему дали компаньона в лице одного из тюремных чиновников, вроде архивариуса или библиотекаря. Тогда итальянец раскрыл или сделал вид, что раскрывает много тайн. Однако по истечении нескольких дней допрашивавшие его лица вернулись и заявили ему, что, по наведенным справкам, все его сообщения не подтверждаются фактами и что он должен говорить откровенно. Итальянец обещал сделать это на следующий день. На ночь его оставили в покое. Однако около четырех часов утра он встал, взял бритву своего соседа и перерезал себе горло. Вызванный врач нашел, что рана нанесена с такой силой, что смерть, должно быть, последовала мгновенно.
К. МАРКС
ПЕРСПЕКТИВЫ ВОЙНЫ В ПРУССИИ
Берлин, 15 марта 1859 г.
Войну у нас считают неизбежной, но вопрос о том, какую роль должна сыграть Пруссия в предстоящей борьбе между Францией и Австрией, является предметом общего спора, и ни правительство, ни общественное мнение, по-видимому, не пришли ни к какому определенному мнению. Один факт должен был поразить вас, а именно то, что единственные воинственные петиции, присланные в Берлин, прибыли не из собственно Пруссии, а из Кёльна, столицы Рейнской Пруссии. Однако не следует придавать большого значения этим петициям, ибо они, очевидно, являются делом католической партии, которая, как в Германии, так и во Франции и Бельгии, конечно, солидаризуется с Австрией. В одном отношении можно сказать, что исключительное единодушие охватило всю Германию. Никто не высказывается в пользу Луи-Наполеона, никто не проявляет какой бы то ни было симпатии к «освободителю», наоборот, против него ежедневно изливается настоящий поток ненависти и презрения. Католическая партия считает его мятежником против папы и, разумеется, проклинает святотатственный меч, который будет вот-вот направлен против державы, своим конкордатом с Римом снова подчинившей значительную часть Европы папскому престолу[165]. Феодальная партия, хотя она и делает вид, что ненавидит французского узурпатора, на самом деле ненавидит французскую нацию и льстит себя надеждой, что посредством праведной войны против всей этой нации ужасные новшества, ввезенные из страны Вольтера и Жан Жака Руссо, будут выметены прочь. Торговая и промышленная буржуазия, некогда прославлявшая Луи Бонапарта как великого «спасителя порядка, собственности, религии и семьи», ныне не скупится на обличения безрассудного нарушителя мира, который, не желая довольствоваться подавлением бьющих через край сил Франции и усмирением смельчаков из числа социалистов полезными занятиями в Ламбессе и Кайенне[166], вбил себе в голову сумасбродную идею понизить курс ценных бумаг, расстроить ровный ход деловой жизни и снова пробудить революционные страсти. Широкие массы народа, по крайней мере, чрезвычайно довольны тем, что после вынужденного молчания, продолжавшегося годами, им разрешается дать волю своей ненависти к человеку, в котором они видят главную причину неудач революционного движения 1848–1849 годов. Вызывающих гнев воспоминаний о наполеоновских войнах и скрытого подозрения, что война против Австрии будет означать замаскированный ход против Германии, совершенно достаточно, чтобы придать произносимым против Бонапарта и вызванным самыми различными мотивами филиппикам некоторую видимость общенационального чувства. Глупая ложь в «Moniteur», пустозвонные памфлеты, сочиненные литературными кондотьерами императора, а также явные признаки колебаний, растерянности и даже страха, проявляемые лисой, которая вынуждена играть роль льва, — все это переполнило чашу и превратило всеобщую ненависть во всеобщее презрение.
Однако было бы величайшей ошибкой делать вывод, будто объединенная Германия станет на сторону Австрии, потому что вся Германия настроена против Бонапарта. Во-первых, мне нет надобности напоминать вам о застарелом и неизбежном антагонизме между австрийским и прусским правительствами, антагонизме, который вряд ли смягчат воспоминания о Варшавской конференции, о бескровном Бронцелльском сражении, об австрийской вооруженной прогулке в Гамбург и Шлезвиг-Гольштейн или даже о русско-турецкой войне[167]. Вы знаете, какой сдержанностью проникнуты последние манифесты прусского правительства. Как европейская держава, говорится в них, Пруссия в самом деле не видит причин, в силу которых она должна была бы высказаться в пользу той или другой стороны, а в качестве германской державы она сохраняет за собой право исследовать вопрос, насколько австрийские претензии в Италии соответствуют истинно германским интересам. Пруссия пошла даже еще дальше. Она объявила, что сепаратные договоры Австрии с Пармой, Моденой, Тосканой и Неаполем, а следовательно и поставленный на обсуждение вопрос об отмене этих договоров, должны рассматриваться с общеевропейской точки зрения, и отнюдь не являются вопросом, касающимся только Германского союза, Пруссия открыто выступила против Австрии в дунайском вопросе. Она отозвала из Союзного сейма во Франкфурте своего уполномоченного
