Собрание сочинений, том 15

склоняются в пользу противника. Он стал посылать одного вестового за другим к генералу Керни, который находился в 8 милях позади него, но мог двигаться лишь крайне медленно по совершенно «раскисшей» от дождя дороге. В течение целого часа Хейнцельман оставался без подкрепления. Тем временем 7-й и 8-й джерсейские полки, расстрелявшие весь свой запас пороха, начали удирать в лес по обе стороны от шоссе. Тогда Хейнцельман приказал полковнику Мениллу занять с пенсильванским кавалерийским эскадроном обе опушки леса, пригрозив дезертирам, что по ним будет открыт огонь. Это заставило бегущих остановиться.

Кроме того, восстановлению порядка способствовал пример, поданный одним из массачу-сетских полков, который также расстрелял свой порох, но, примкнув штыки к ружьям, спокойно поджидал противника. Наконец, вдали показался авангард генерала Керни под командой бригадира Берри (из штата Мэн). Войска Хейнцельмана встретили спасителей громовым «ура»; Хейнцельман приказал полковым музыкантам играть «Янки Дудль»[319] и расположил прибывший отряд Берри по фронту своих утомленных войск на участке почти в полмили длиной. После предварительной перестрелки бригада Берри бросилась в стремительную штыковую атаку и прогнала неприятеля с поля боя в его траншеи, самая большая из которых, после нескольких атак и контратак, осталась за унионистами. Таким образом равновесие сил было восстановлено. Прибытие Берри спасло унионистов. В 4 часа, с прибытием бригад Джемсона и Бирни, победа унионистов была решена. В 9 часов вечера начался отход конфедератов от Вильямсберга по направлению к Ричмонду, продолжавшийся и на другой день, при энергичном преследовании со стороны кавалерии Хейнцельмана. Уже между 6 и 7 часами утра на следующий день после боя Хейнцельман занял Вильямсберг частями генерала Джемсона. Арьергард бежавшего противника покинул город с противоположной стороны всего лишь за полчаса до этого. Выигранное Хейнцельманом сражение было в полном смысле слова пехотным сражением. Артиллерия в нем почти не участвовала. Ружейный огонь и штыковая атака решили дело. Если бы конгресс в Вашингтоне захотел выразить благодарность, то ее следовало бы адресовать генералу Хейнцельману, спасшему янки от второго Булл-Рана, а не Мак-Клеллану, который, по своему обыкновению, уклонился от «тактического решения» и в третий раз позволил уйти численно более слабому противнику.

Армия конфедератов в Виргинии находится в лучшем положении, чем армия Борегара — во-первых, потому, что ей противостоит не Галлек, а Мак-Клеллан, а во-вторых, потому, что ее путь отступления пересекают многочисленные реки, сбегающие с гор в море. Но чтобы не дать этой армии от бездействия превратиться в банды, ее генералы рано или поздно будут вынуждены принять решающий бой — совершенно так же, как русские были вынуждены драться под Смоленском и у Бородино против воли генералов, правильно оценивавших положение. Как ни плачевно руководство военными операциями со стороны Мак-Клеллана, постоянные отступления конфедератов с потерей артиллерии, снаряжения и других военных припасов, одновременно с рядом мелких неудачных боев при отходе, во всяком случае, крайне деморализовали их армию, что даст себя знать в день решающего сражения.

Итак, подведем итоги. Если Борегар или Джефферсон Дэвис проиграют решающее сражение, то их армии превратятся в банды. Если же одна из них выиграет решающее сражение, что совершенно невозможно, — разложение их армий будет в лучшем случае только отсрочено. Они не в состоянии извлечь ни малейшей устойчивой выгоды даже из победы. Едва продвинувшись вперед на 20 английских миль, они вынуждены будут застрять и ожидать нового наступления противника.

Остается еще взвесить шансы партизанской войны. И тут приходится отметить тот крайне поразительный факт, что именно в этой войне против рабовладельцев население принимает весьма слабое участие или, вернее, не принимает никакого участия. В 1813 г. коммуникации французов то и дело нарушались и подвергались беспрестанным нападениям со стороны Коломба, Люцова, Чернышева и двадцати других партизанских и казачьих командиров. В 1812 г. в России население совершенно исчезло с пути французских войск; в 1814 г. французские крестьяне вооружались и убивали патрули и отставших солдат союзников. Здесь же мы не видим решительно ничего подобного. Покорно мирятся с исходом крупных сражений и утешают себя тем, что «victrix causa diisplacuit, sed victa Catoni» [ «боги были за победителя, но Катон за побежденного» (Лукиан. «Фарсалия»). Ред.]. Хвастливые речи о войне на море рассеиваются, как дым. Впрочем, вряд ли можно сомневаться, что «white trash» («белая дрянь», как сами плантаторы называют «белых бедняков») попытается испробовать свои силы в партизанской войне и разбое. Но такая попытка сразу же превратит имущих плантаторов в сторонников Союза. Они даже призовут на помощь войска янки. Разговоры о том, что на Миссисипи будто бы сжигались большие количества хлопка и т. п., основываются исключительно на свидетельстве двух кентуккийских жителей, якобы прибывших в Луисвилл, — разумеется, не по Миссисипи. Пожар в Новом Орлеане нетрудно было организовать. Фанатизм новоорлеанских купцов объясняется тем, что они вынуждены были приобрести за наличные деньги массу облигаций, выпущенных правительством Конфедерации. Новоорлеанский пожар найдет подражателей и в других городах, и, наверное, еще что-нибудь будет сожжено, но все эти театральные эффекты смогут только до последней крайности обострить раздор между плантаторами и «while trash», и тогда — finis secessiae! [конец сецессии! Ред.]

Написано К. Марксом и Ф. Энгельсом 23–25 мая 1862 г.

Напечатано в газете «Die Presse» № 148, 30 мая 1862 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

К. МАРКС АНГЛИЙСКАЯ ГУМАННОСТЬ И АМЕРИКА

Лондон, 14 июня

Гуманность служит теперь в Англии, как свобода во Франции, предметом экспорта для traders in politics [торговцев политикой. Ред.]. Нам вспоминается время, когда царь Николай приказал своим солдатам выпороть польских дам, а лорд Пальмерстон нашел «неполитичным» нравственное возмущение этим событием со стороны некоторых парламентских деятелей. Нам вспоминается, что лет десять тому назад на Ионических островах вспыхнуло восстание[320], в связи с чем тамошний английский губернатор приказал высечь немалое число греческих женщин. Probatum est [Правильно. Ред.], — сказали тогда Пальмерстон и его коллеги-виги, находившиеся у власти. Как было совсем недавно доказано в парламенте на основании официальных документов, в Индии сборщики налогов применяют против жен райятов [крестьян. Ред.] настолько отвратительные средства принуждения, что о них невозможно распространяться подробно. Правда, Пальмерстон и его коллеги не отважились оправдывать эти гнусности, но какой бы крик подняли они, если бы какое-нибудь иностранное правительство дерзнуло открыто заявить о своем возмущении этими английскими мерзостями, а не только недвусмысленно намекнуть на вмешательство, в случае отказа Пальмерстона и его коллег немедленно дезавуировать индийских сборщиков налогов. А между тем, сам цензор Катон не мог бы ревнивее следить за нравами римских граждан, чем английские аристократы и их министры следят за «гуманностью» воюющих янки!

Леди из Нового Орлеана, желтолицые красавицы, безвкусно увешанные драгоценностями и похожие на жен древних мексиканцев, с той только разницей, что не съедают своих рабов in natura [живьем. Ред.], — вот кто на этот раз явился поводом для проявления британско- аристократической гуманности (прежде таким поводом служили портовые заведения Чарлстона). Английские женщины, голодающие в Ланкашире (правда, они не леди и не владеют рабами), не удостоились до сих пор упоминания ни в одной парламентской речи; вопли ирландских женщин, — которых все усиливающийся процесс концентрации мелких арендных участков на Зеленом Эрине [древнее название Ирландии. Ред.] полуголыми выбрасывает на улицу, сгоняет с насиженных мест, словно на их родину обрушилось татарское нашествие, — вызвали до сих пор только один-единственный отклик со стороны палаты лордов, палаты общин и правительства ее величества — проповеди об абсолютном праве земельной собственности[321]. Но леди из Нового Орлеана — это, конечно, совсем другое дело! Эти леди слишком просвещенны, чтобы, подобно олимпийским богиням,