могли пройти к Вердену в понедельник и во вторник утром до подхода немцев. Но, несомненно, назад к Мецу отброшена значительная часть сил, и, какова бы ни была ценность этих войск, большая армия, которую пытались сосредоточить в Шалоне, уменьшится на такое же количество войск. Правда, остается еще лазейка, через которую Базен мог бы попытаться ускользнуть. Одна железная дорога проходит поблизости от бельгийской границы от Тионвиля к Лонгюйону, Монмеди и Мезьеру, где ее пересекает другая железнодорожная линия на Реймс и Шалон; но всякие войска, которые воспользовались бы этой пограничной железной дорогой или только направились к ней, могли бы быть оттеснены преследующим их противником к границе и вынуждены либо сдаться, либо перейти границу, где они были бы разоружены бельгийцами. Кроме того, мало вероятно, чтобы на этой удаленной от центра железнодорожной линии оказалось достаточно подвижного состава для перевозки значительного количества войск; и, наконец, получены сообщения из Вердена, что пруссаки, должно быть перешедшие Мозель между Мецем и Тионвилем, в среду находились в Брие, на прямом пути из Меца к еще свободному для движения участку этой железной дороги. Если бы Базен попытался спасти свои разбитые войска, двигаясь в этом направлении, то в лучшем случае все они были бы доведены до состояния полного разложения. Длительное отступление, когда противник находится на кратчайшем пути движения разбитых войск, является в высшей степени пагубным» Доказательством этого служат войска Мак-Магона, небольшие группы которых продолжают прибывать по железной дороге в Шалон. 12-го прибыло около 5000 человек; в каком состоянии — пусть скажет «Siecle»[34]. Это была смесь из солдат всех родов войск и полков, без оружия, без патронов, без ранцев; у кавалеристов не было лошадей, у артиллеристов — пушек; разношерстная, дезорганизованная, деморализованная толпа, и для организации ее снова в батальоны, эскадроны и батареи понадобились бы недели. Достаточно того, что корреспонденты отказываются описывать состояние линейных войск в Шалоне из опасения разгласить сведения, которые могли бы оказаться полезными для противника.
Большая армия, которая должна была сосредоточиться в Шалоне, видимо, никогда не сможет там собраться. После того как войска Канробера были стянуты частью к Парижу, частью к Мецу, в Шалоне осталось только 18 батальонов мобилей, о которых в такой войне, как настоящая, не стоит и упоминать. С тех пор туда направлено из Парижа некоторое количество морской пехоты, две оставшиеся дивизии корпуса Дуэ — если в диспозициях Базена еще сохранился какой-то здравый смысл — должны были прибыть к этому времени; может быть, там находятся еще несколько четвертых батальонов, но, конечно, немного. В ближайшие дни, может быть, прибудет несколько полков из числа вновь сформированных из жандармов и douaniers
Назначение генерала Трошю командующим армией, предназначенной для обороны Парижа, последовавшее так быстро за назначением его командиром 12-го корпуса, «формирующегося в Париже», доказывает, что посылать на фронт массу войск, находящихся сейчас в Париже, не собираются. Париж надо усмирять. Но кто сможет усмирить его, когда там станет известна правда о последнем сражении, происшедшем во вторник?
КРИЗИС ВОЙНЫ
Император покинул армию, но с ней остался его злой гений — тот злой гений, побуждаемый которым он, сгорая от нетерпения, поспешил объявить войну, а когда это было сделано, оказался неспособным на что-нибудь решиться. Армия должна была быть готова к походу самое позднее к 20 июля. Наступило 20 июля, но ничего еще не было сделано. 29-го в Меце Наполеон III принял на себя верховное командование; тогда было еще время для того, чтобы наступать, почти не встречая сопротивления, до самого Рейна; однако армия не двинулась. Колебания зашли, как видно, даже так далеко, что император не мог решить, наступать ли ему вообще или же занять позицию для обороны. Головные части германских колонн уже сходились со всех сторон к Пфальцу, и каждый день можно было ожидать их наступления. Несмотря на это, французы оставались у границы на своих позициях, предназначенных для наступления, которое так и не состоялось, но совершенно непригодных для обороны, а вскоре помимо обороны у них уже не было иного выбора. Состояние нерешительности, длившееся с 29 июля по 5 августа, было характерно для всей кампании. У французской армии, расположенной у самой границы, не имелось передовых частей на должном расстоянии от главных сил, а для устранения этого недостатка существовало лишь два способа: либо выдвинуть передовые части вперед на территорию противника, либо оставить их на занимаемых позициях у границы, а главными силами, сосредоточив их более компактно, отойти назад на расстояние суточного перехода. Но первый план вызвал бы столкновения с противником в условиях, на которые император не мог бы оказать никакого влияния, тогда как второй представлялся невозможным по политическим соображениям, не допускавшим отступления еще до первого сражения. Таким образом, колебания продолжались, и ровно ничего
не было сделано; как будто рассчитывали, что и противник заразится нерешительностью и тоже воздержится от передвижения. Но противник пришел в движение. Как раз за день до того, как все его войска прибыли на фронт, 4 августа, им было принято решение воспользоваться неправильным расположением французов. Сражение при Виссамбуре оттянуло все войска корпусов Мак-Магона и Файи еще дальше от центра-позиции французов, а 6 августа, когда немцы были уже в полной готовности, их Третья армия нанесла поражение шести дивизиям Мак-Магона у Вёрта, отбросив их вместе с двумя оставшимися дивизиями де Файи через Саверн к Люневилю. В то же время передовые части Первой и Второй армий разбили войска Фроссара и часть войск Базена у Шпихерна, отбросив весь центр и левое крыло французов назад к Мецу. Таким образом, между двумя отступающими французскими армиями лежала вся Лотарингия; и в этот широкий проход устремилась германская кавалерия, а за нею и пехота, чтобы возможно лучше использовать достигнутое преимущество. Кронпринца порицали за то, что он не вел преследования разбитой армии Мак-Магона до Саверна и далее. Но после Вёрта преследование велось совершенно правильно. Как только разбитые войска были отброшены на юг на такое расстояние, что они могли присоединиться к остальной части французской армии лишь обходным путем, преследовавшие их войска, двигаясь прямо в направлении Нанси, все время держались между обеими этими группами войск. Такой способ преследования (тот же, к которому прибегнул Наполеон после Йены[36]) является, как показали теперь его результаты, по крайней мере, таким же действенным, как и движение непосредственно вслед за спасающимся бегством противником. Все, что еще уцелело от этих восьми дивизий, было либо отрезано от главных сил, либо присоединилось к ним в состоянии полной дезорганизации.
Но довольно о последствиях нерешительности, которой отмечено начало кампании. Можно было бы, конечно, ожидать, что подобная ошибка больше не повторится. Император передал верховное командование маршалу Базену, а маршал Базен должен был бы во всяком случае знать, что, будет сам он действовать или нет, неприятель не станет терять времени даром.
Расстояние от Форбаха до Меца несколько меньше 50 миль. Большинству же корпусов нужно было пройти менее чем 30 миль. В течение трех дней все они могли бы благополучно достигнуть укрытий Меца, а на четвертый день начать отступление к Вердену и Шалону, ибо не могло быть более никаких сомнений в необходимости такого отступления. Восемь дивизий маршала Мак-Магона и оставшиеся две дивизии генерала Дуэ — более чем одна треть всей армии — не имели, по-видимому, возможности соединиться с Базеном в другом, более близком пункте, чем Шалон. Базен располагал двенадцатью дивизиями, включая императорскую гвардию; таким образом, даже после присоединения к нему трех дивизий Канробера численность его войск, вместе с кавалерией и артиллерией, не могла превышать 180000 солдат, — силы, совершенно недостаточные для встречи с противником на поле сражения. Поэтому если он не был намерен предоставить всю Францию вторгнувшемуся неприятелю и позволить запереть себя в таком месте, где
