Собрание сочинений, том 17

они представляли бы собой армии, способные серьезно нарушить спокойствие Мольтке.

За этими более или менее регулярными силами стоит многочисленный ландштурм, масса народа, который пруссаки заставили в этой войне вступить на путь самообороны, допускающей, по словам отца короля Вильгельма [Фридриха-Вильгельма III. Ред.], всякие средства. Когда Фриц [прусский кронпринц Фридрих-Вильгельм. Ред.] двигался от Меца к Реймсу, от Реймса к Седану, а оттуда к Парижу, о восстании народа не было и речи. Поражения императорских армий воспринимались в каком-то оцепенении; двадцать лет режима империи приучили народные массы к тупому и пассивному подчинению официальному руководству. Кое-где крестьяне участвовали в действительных боях, как это было в Базейле, но они представляли собой исключение. Однако едва только пруссаки расположились вокруг Парижа и распространили на окружающую местность опустошительную систему реквизиций, проводимых без всякого снисхождения, едва лишь они приступили к расстрелам франтиреров и стали сжигать деревни, оказывавшие помощь последним, и едва только они отвергли мирные предложения французов и заявили о своем намерении вести завоевательную войну, как все это изменилось. Вокруг них повсюду вспыхнула партизанская война, вызванная их собственными жестокостями, и теперь стоит лишь им вступить в новый департамент, как там повсеместно поднимается ландштурм. Кто читает в немецких газетах отчеты о продвижении армий герцога Мекленбургского и Фридриха-Карла, тот сразу заметит, какое исключительное влияние на их движение оказывает это неуловимое, то прекращающееся, то снова возникающее, но всегда создающее препятствия неприятелю, восстание народа. Даже многочисленная кавалерия этих армий, которой французам почти нечего противопоставить, в значительной мере обезврежена этой враждебностью всего населения, проявляемой активно или пассивно.

Рассмотрим теперь положение пруссаков. Из семнадцати дивизий, расположенных у Парижа, они, конечно, не имеют возможности выделить ни одной, пока Трошю может в любой день повторить свои вылазки en masse [массовые, общие. Ред.]. Для четырех дивизий Мантёйфеля в Нормандии и Пикардии в течение некоторого времени дела будет больше, чем они в состоянии выполнить; к тому же их могут оттуда и отозвать. Две с половиной дивизии Вердера могут продвинуться за Дижон разве только путем рейдов, и такое положение сохранится, по крайней мере, до тех пор, пока Бельфор не будет вынужден сдаться. Войска, предназначенные для охраны длинной и узкой коммуникационной линии, образуемой железной дорогой Нанси — Париж, не могут выделить ни одного солдата. Достаточно дел у 7-го корпуса, так как он обеспечивает гарнизонами крепости Лотарингии и ведет осаду Лонгви и Монмеди. Для действий в открытом поле против большей части центральных и южных областей Франции остается одиннадцать пехотных дивизий Фридриха-Карла и герцога Мекленбургского, насчитывающих, несомненно, не более 150000 человек, включая кавалерию.

Таким образом, пруссаки используют для удержания Эльзаса и Лотарингии, двух длинных коммуникационных линий до Парижа и Дижона и для обложения Парижа около двадцати шести дивизий, и все же они непосредственно занимают, по-видимому, менее одной восьмой части, а косвенно, — несомненно, не более четвертой части Франции. Для остальной части страны у них остается пятнадцать дивизий, из которых четыре находятся под командованием Мантёйфеля. Насколько далеко смогут они проникнуть в страну, всецело зависит от той силы народного сопротивления, которое они могут встретить. Но ввиду того, что все их коммуникации идут через Версаль — ибо поход Фридриха-Карла не открыл для него новой линии через Труа — и проходят в самом центре восставшей страны, то этим войскам придется распылять свои силы на широком фронте, оставлять в тылу отряды для охраны дорог и подавления населения; в результате они быстро достигнут такого положения, когда силы их настолько уменьшатся, что они уравновесятся с противостоящими им силами французов, и тогда шансы снова станут благоприятными для французов; или же эти немецкие армии должны будут действовать большими подвижными колоннами, которые будут двигаться по стране в разных направлениях, не подвергая ее постоянной оккупации. В таком случае регулярные французские войска могут на время отступать перед ними, и у этих войск окажется много удобных случаев для нападения на их фланги и тыл.

Несколько летучих отрядов, таких, какие в 1813 г. Блюхер направил в обход французских флангов, были бы весьма полезны, если их использовать для того, чтобы прерывать коммуникационную линию немцев. Эта линия уязвима почти на всем ее протяжении от Парижа до Нанси. Несколько отрядов, каждый в составе одного или двух эскадронов конницы и некоторого количества метких стрелков, совершая нападения на эту линию, разрушая железнодорожные пути, тоннели и мосты, нападая на поезда и т. д., значительно содействовали бы тому, чтобы немецкая кавалерия была отведена с фронта, где она особенно опасна. Впрочем, французы, конечно, не обладают настоящей «гусарской лихостью».

Все это мы говорим, основываясь на предположении, что Париж продолжает держаться. До сих пор только голод мог бы заставить Париж сдаться. По помещенное во вчерашнем номере «Daily News» сообщение корреспондента, находящегося в этом городе, если оно верно, рассеет многие опасения. Там еще имеется 25000 лошадей, помимо принадлежащих Парижской армии, которые, при весе в 500 килограммов каждая, дали бы 6¹/₄ килограмма, или 14 английских фунтов, мяса на каждого жителя, или около ¹/₄ фунта мяса в день в продолжение двух месяцев. Располагая таким количеством мяса, а также хлебом и вином ad libitum [в неограниченном количестве. Ред.], значительным количеством солонины и других съестных припасов, Париж вполне может продержаться до начала февраля. А это дало бы Франции два месяца, имеющие для нее теперь большее значение, чем два года в мирное время. При более или менее разумном и энергичном руководстве, как в центре, так и на местах, Франция к этому времени была бы, таким образом, в состоянии освободить Париж и снова встать на ноги.

А если Париж падет? У нас еще будет достаточно времени для рассмотрения этой возможности, когда она станет более вероятной. Как бы то ни было, Франция сумела обойтись без Парижа в течение более двух месяцев и может продолжать сражаться без него. Конечно, падение Парижа способно подорвать дух сопротивления французов, но такое же влияние могли бы оказать и в настоящее время известия о неудачах последних семи дней. Ни то, ни другое обстоятельство не приведет обязательно к таким последствиям. Если французы укрепят несколько удобных для маневрирования позиций, таких как Невер близ слияния Луары и Алье, если они возведут передовые укрепления вокруг Лиона, чтобы сделать его столь же сильным, как Париж, то войну можно вести даже после падения Парижа; но теперь еще не время говорить об этом.

Таким образом, мы берем на себя смелость заявить, что, если дух сопротивления в народе не ослабеет, положение французов, даже после последних поражений, еще очень прочно. Господствуя на море, что дает возможность ввозить оружие, имея большое количество людей, которых можно превратить в солдат, уже проделав в течение трех месяцев — первых самых трудных трех месяцев — работу по организации, имея неплохие шансы получить еще один — если не два — месяц передышки, притом в такое время, когда пруссаки проявляют признаки истощения, — при таких условиях сдаваться было бы явным предательством. А кто знает, какие случайности могут произойти, какие дальнейшие осложнения могут возникнуть в Европе за это время? Во что бы то ни стало французы должны продолжать борьбу.

Напечатано в «The Pall Mall Gazette» № 1816, 8 декабря 1870 г.

ПРУССКИЕ ФРАНТИРЕРЫ

Недавно в печати на некоторое время почти совершенно исчезли сообщения о сожжении пруссаками французских деревень. Мы стали надеяться, что прусские власти поняли свою ошибку и прекратили подобные действия в интересах своих же собственных войск. Но мы ошиблись. Газеты снова пестрят сообщениями о расстрелах пленных и уничтожении деревень. Берлинская газета «Borsen-Courier»[110] печатает сообщение из Версаля от 20 ноября:

«Вчера прибыли первые раненые и пленные после боя, происшедшего 17-го у Дрё. Расправа с франтирерами была короткой и должна была послужить примером; они были поставлены в ряд и один за другим получили пулю в лоб. Был опубликован общий приказ по армии, категорически запрещающий брать их в плен и предписывающий расстреливать их на месте по приговору военно-полевого суда, где бы они ни показывались. По отношению к этим гнусным, подлым разбойникам и негодяям (Lumpengesindel) подобный способ действия сделался абсолютной необходимостью».