людей, каждый из которых в предшествующих парламентских выборах состоял на жалованье у буржуазии в качестве агитатора «великой либеральной партии» или, по крайней мере, предлагал свои услуги для этого. Компания эта под председательством Морли составила «рабочую программу», под которой мог бы подписаться любой буржуа и которая, будучи положена в основу мощного движения, должна была еще теснее приковать рабочих к политике буржуазии и — о чем мечтали эти господа — провести в парламент самих «учредителей». В алчном воображении этих учредителей мелькали к тому же и многочисленные пятифунтовые банкноты Морли, которые непременно попали бы в их карман в ходе агитации. Но все это движение провалилось, не успев еще как следует начаться. Морли запер свой несгораемый шкаф, а учредители снова сошли со сцены.
Четыре недели тому назад Гладстон внезапно распускает парламент. Непременные «рабочие лидеры» облегченно вздохнули: либо они будут избраны, либо станут снова хорошо оплачиваемыми странствующими проповедниками «великой либеральной партии». Но нет: срок выборов был так близок, что они оказались обманутыми и в том и в другом отношении. Правда, некоторые из них выступили в качестве кандидатов; но так как в Англии каждый кандидат, чтобы иметь право баллотироваться, должен внести двести фунтов (1240 талеров) в качестве взноса на покрытие издержек по выборам, а рабочие почти нигде не были организованы для этой цели, то выставить всерьез свою кандидатуру могли лишь те из них, которые эту сумму получили от буржуазии и, стало быть, выступали с высшего начальственного соизволения буржуазии. А буржуазия этим и исчерпывала свои обязательства, предоставив им всем самим блестяще провалиться на выборах.
Только лишь два рабочих прошли в парламент, оба — шахтеры угольных копей. Эта отрасль промышленности очень хорошо организована в трех тред-юнионах, которые располагают значительными средствами, могут рассчитывать в некоторых округах на бесспорное большинство избирателей и со времени избирательной реформы планомерно добивались прямого представительства в парламенте. Кандидатами были выставлены секретари этих трех тред-юнионов; один из них, Халлидей, не имел в Уэльсе никакого успеха; двое других — Макдональд в Стаффорде и Берт в Морпете — оказались избранными. Берт мало известен за пределами своего округа; Макдональд же, будучи представителем углекопов при обсуждении последнего горнопромышленного закона[394], предал своих доверителей, одобрив один дополнительный параграф, который столь явно был в интересах капиталистов, что даже правительство не решилось ввести его в свой проект.
Но как бы то ни было, лед сломан, и в самом фешенебельном дискуссионном клубе Европы, среди людей, называющих себя первыми джентльменами Европы, заседают двое рабочих.
Рядом с ними заседают по меньшей мере пятьдесят ирландских гомрулеров. После того как фенианское восстание 1867 г. потерпело поражение и военные руководители фениев (ирландских республиканцев) один за другим либо попали в тюрьму, либо бежали в Америку, уцелевшие участники заговора фениев вскоре потеряли всякое значение. Возможность насильственного восстания была исключена на долгие годы — по крайней мере до того момента, пока Англия не столкнулась бы снова с серьезными внешнеполитическими осложнениями. Оставался, таким образом, только путь легального движения, которое и началось под знаменем гомруля, «господства в собственном доме». Основное требование заключалось в том, чтобы королевский парламент в Лондоне передал законодательство по всем чисто ирландским вопросам особому ирландскому парламенту в Дублине; что именно следует понимать под чисто ирландскими вопросами, об этом до поры до времени благоразумно умалчивалось. Это движение, вначале поднятое на смех английской прессой, приобрело такую силу, что к нему вынуждены были присоединиться ирландские депутаты самой различной партийной окраски: консерваторы и либералы, протестанты и католики — вождь движения, Батт, сам протестант, — и даже один коренной англичанин, который является представителем Голуэя. Со времен О'Коннела, движение которого за отмену унии с Англией[395] прекратилось почти одновременно с чартистским движением под ударами всеобщей реакции после событий 1848 г. — сам О'Коннел умер еще в 1847 г. — впервые снова появляется в парламенте сплоченная ирландская партия, появляется при таких обстоятельствах, которые вряд ли позволят ей повторять беспрестанные компромиссы О'Коннела с либералами и вошедший после него в моду обычай отдельных членов продавать себя в розницу либеральному правительству.
Итак, в парламент вступили теперь обе движущие силы политического развития Англии: с одной стороны, рабочие, а с другой — ирландцы в виде сплоченной национальной партии. И хотя и те и другие едва ли будут играть большую роль в данном парламенте — рабочие наверняка не будут, — все же выборы 1874 г. бесспорно открыли собой новую фазу в политическом развитии Англии.
Ф. ЭНГЕЛЬС
ИМПЕРСКИЙ ВОЕННЫЙ ЗАКОН[396]
Поистине забавно видеть, как национал-либералы и прогрессисты [397] в рейхстаге ведут себя по отношению к § I военного закона:
«Численность наличного состава унтер-офицеров и рядовых сухопутных войск для мирного времени впредь до издания другого законоположения определяется в 401659 человек».
Этот параграф, кричат они, неприемлем, он уничтожает бюджетное право рейхстага, он превращает утверждение военного бюджета в простой фарс!
Совершенно правильно, господа! И именно потому, что это так, потому, что эта статья неприемлема, вы ее и примете в основном. Зачем же столько церемоний, когда от вас снова требуют преклонить колени, что вы уже так часто делали с такой грацией?
Источником всех злоключений является реорганизация прусской армии. Эта реорганизация вызвала знаменитый конфликт[398]. На протяжении всего конфликта либеральная оппозиция осуществляла принцип Мантёйфеля: «Сильный отступает мужественно»[399]. После Датской войны мужество в отступлении значительно усилилось. Когда же в 1866 г. Бисмарк вернулся с победой из Садовы и за произведенные до этого времени противозаконные денежные расходы потребовал еще вознаграждения, то отступление не знало больше никаких границ. Военный бюджет был немедленно утвержден, а то, что в Пруссии однажды утверждено, то утверждено навсегда, ибо по прусской конституции «существующие» (однажды утвержденные) «налоги взимаются и впредь!»[400].
Затем собрался Северогерманский рейхстаг, который обсуждал союзную конституцию[401]. Много говорили о бюджетном праве, представленный правительством проект объявили неприемлемым по причине недостаточного финансового контроля, метались туда-сюда и, наконец, проглотили горькую пилюлю и перенесли положения прусской конституции о военном бюджете во всех существенных пунктах на Северогерманский союз. Это уже увеличило наличный состав войск для мирного времени с 200000 до 300000 человек.
И вот пришла прославленная война 1870 г. и с ее помощью «Германская империя». Снова учредительный (!) рейхстаг и новая имперская конституция[402]. Снова высокопарные речи, бесчисленные оговорки по поводу бюджетного права. И что же постановили эти господа?
Статья 60 имперской конституции гласит:
«Численность наличного состава германской армии мирного времени впредь до 31 декабря 1871 г. определяется в один процент населения на 1867 г., и будет распределяться между отдельными союзными государствами pro rata
