Собрание сочинений, том 19

отправили его затем в Веве, на Женевское озеро; здесь он поправился настолько, что ему разрешили провести зиму, правда, не в Лондоне, но все же на южном побережье Англии. Здесь он собирался, наконец, снова приступить к своим работам. Когда в сентябре он вернулся в Лондон, он выглядел здоровым и, ни на что не жалуясь, часто взбирался со мной на Хэмпстедские холмы (примерно на 300 футов выше его дома). Когда стали надвигаться ноябрьские туманы, его отправили в Вентнор, на юге острова Уайт. И здесь снова дождливая и туманная погода; неизбежный результат — новая простуда, кашель и т. д., словом, расслабляющий здоровье домашний арест вместо укрепляющего движения на свежем воздухе. В это время умерла г-жа Лонге. На следующий день (12 января) Маркс приехал в Лондон уже с настоящим бронхитом. Вскоре к этому присоединилось воспаление гортани, которое почти лишило его возможности глотать. Он, умевший со стоическим равнодушием переносить величайшие страдания, предпочитал выпивать литр молока (к которому всю жизнь питал отвращение), чем принимать соответствующую твердую пищу. В феврале обнаружился нарыв в легком. Лекарства перестали оказывать действие на этот организм, напичканный за последние 15 месяцев всякого рода медицинскими снадобьями. Они вызывали лишь ослабление аппетита и пищеварения. Он худел на глазах, чуть ли не с каждым днем. Тем не менее болезнь в общем протекала сравнительно благоприятно. Бронхит почти прошел, глотать стало легче. Врачи подавали самые лучшие надежды. Но однажды между двумя и тремя часами — это было самое удобное для него время посещений — я застал внезапно весь дом в слезах: он очень плох, наступает, видимо, конец. И все же в это утро, рассказывали мне, он с аппетитом выпил вино, молоко, поел супа. Старая верная Ленхен Демут, воспитавшая всех его детей с колыбели и живущая в доме сорок лет, поднимается в его комнату и тотчас же возвращается: «Пойдемте, он в полусне». Когда мы вошли, он уже спал, но спал вечным сном. Более легкой смерти, чем та, которую нашел Карл Маркс в своем кресле, нельзя и пожелать.

Теперь, в заключение, хорошее известие:

Рукопись второго тома «Капитала» целиком сохранилась. Насколько она в данном виде пригодна для печати, я еще не могу судить, — в ней больше 1000 страниц большого формата. Но «процесс обращения капитала» как и «формы процесса, взятого в целом» — закончены в обработке, относящейся к 1867—1870 годам. Имеется начало более поздней обработки, а также обильный материал в виде критических извлечений, особенно об отношениях земельной собственности в России; из этих извлечений, вероятно, многое удастся использовать.

Согласно устному распоряжению, он назначил свою младшую дочь Элеонору и меня своими литературными душеприказчиками. Лондон, 28 апреля 1883 г. 

II

 От эрфуртских социал-демократов в Аржантёйе получен красивый венок с надписью на красных лентах; к счастью, нашлось одно лицо, по случаю доставившее его; когда его возлагали на могилу, оказалось, что красные шелковые ленты золингенского венка опять украдены.

Между тем три венка от Москвы, Петербурга и Одессы были уже готовы. Чтобы воспрепятствовать похищению лент, мы были вынуждены посредством небольших надрезов по краям сделать их непригодными для дальнейшего употребления. Венки возложены были вчера. Ливень сделал эрфуртский бант непригодным для каких-либо других целей, и его благодаря этому не похитили.

Эти три венка стоили каждый по 1.1.8 ф. ст., итого, стало быть, 3.5.0 ф. ст. Таким образом, из присланных мне 4.18.9 ф. ст. осталось 1.13.9 ф. ст., которые я переслал П. Лаврову, чтобы он распорядился ими по воле жертвователей.

Смерть великого человека является прекрасным поводом для маленьких людей сколотить себе политический, литературный, да и наличный капитал. Приведу здесь лишь несколько примеров, которые должны быть преданы гласности; о многих других, относящихся к области частной переписки, не стоит и говорить.

Филипп Ван-Паттен, секретарь Центрального рабочего союза в Нью-Йорке[232], писал мне (2 апреля сего года) следующее:

«В связи с недавней демонстрацией в честь Карла Маркса, в которой объединились все фракции, чтобы выразить свое уважение к покойному мыслителю, Иоганн Мост и его друзья заявили во всеуслышание, что он, Мост, был лично близок с Карлом Марксом, что он сделал популярным в Германии его сочинение «Капитал» и что Маркс одобрял проводившуюся Мостом пропаганду. — Мы очень высокого мнения о талантах и о деятельности Маркса, и мы не можем поверить, чтобы он сочувствовал анархистскому, дезорганизаторскому образу мыслей и действий Моста. Нельзя ли поэтому узнать ваше мнение об отношении Маркса к вопросу: анархия и социал- демократия? Несвоевременная и нелепая болтовня Моста уже вызвала большое замешательство, и для нас крайне неприятно слышать, что столь высокоавторитетное лицо, как Маркс, одобряло подобную тактику».

Я ответил на это 18 апреля следующим письмом, которое перевожу здесь на немецкий язык[233]:

«Мой ответ на ваш вопрос от 2 апреля об отношении Карла Маркса к анархистам вообще и к Иоганну Мосту в частности будет краток и ясен.

Маркс и я с 1845 г.[234] держались того взгляда, что одним из конечных результатов грядущей пролетарской революции будет постепенное отмирание политической организации, носящей название государство. Главной целью этой организации всегда было обеспечивать при помощи вооруженной силы экономическое угнетение трудящегося большинства особо привилегированным меньшинством. С исчезновением этого особо привилегированного меньшинства исчезнет и необходимость в вооруженной силе угнетения, в государственной власти. Но в то же время мы всегда держались того взгляда, что для достижения этой и других, гораздо более важных целей грядущей социальной революции рабочий класс должен прежде всего овладеть организованной политической властью государства и с ее помощью подавить сопротивление класса капиталистов и организовать общество по-новому. Это можно прочесть уже в «Коммунистическом манифесте», написанном в 1847 г., глава вторая, заключительная часть[235].

Анархисты ставят все на голову. Они заявляют, что пролетарская революция должна начать с упразднения политической организации государства. Но единственная организация, которую пролетариат застает в готовом виде после своей победы, — это именно государство. Правда, эти государство требует очень значительных изменений, прежде чем оно сможет выполнять свои новые функции. Но разрушить его в такой момент — значило бы разрушить то единственное орудие, посредством которого победоносный пролетариат может использовать только что завоеванную им власть, подавить своих капиталистических противников и провести ту экономическую революцию общества, без которой вся победа должна была бы закончиться новым поражением и массовым убийством рабочих, как то было после Парижской Коммуны.

Надо ли мне специально заявлять, что Маркс выступал против этого анархистского вздора с первого же дня, как только его преподнес в нынешней форме Бакунин? Об этом свидетельствует вся внутренняя история Международного Товарищества Рабочих. Начиная с 1867 г. анархисты стремились при помощи самых гнусных средств захватить руководство Интернационалом; Маркс был главным препятствием на их пути. На Гаагском конгрессе, в сентябре 1872 г., пятилетняя борьба закончилась исключением анархистов из Интернационала; и человеком, который больше всего способствовал этому исключению, был Маркс. Наш старый друг Ф. А. Зорге из Хобокена, присутствовавший там в качестве делегата, может сообщить вам, если вы пожелаете, дальнейшие подробности.

Теперь об Иоганне Мосте.

Кто утверждает, будто Мост, с тех пор как он стал анархистом, имел какую бы то ни было связь с Марксом или получал от Маркса какую-нибудь поддержку, тот либо обманут, либо сам заведомо лжет. После появления первого номера лондонской «Freiheit» Мост не более одного-двух раз заходил к Марксу или ко мне. Мы у него тоже не бывали, а также никак и нигде не встречались даже случайно. В конце концов мы даже вовсе перестали подписываться на его газету, потому что в ней «решительно вовсе уж ничего» не было. К его анархизму и к его анархистской тактике мы относились с таким же презрением, как и к людям, у которых он тому и другому научился.