На правой стороне в ряду довольно рядовых невысоких домов на углу Трубниковского переулка стоял довольно обыкновенный дом, около дверей которого висела вывеска. Золотом по черному было написано: «Общество политкаторжан и старых большевиков». Вот как раз для этого общества и стали строить в начале 30-х годов специальный роскошный клуб. Огромный клуб-дворец.
Строили по проекту знаменитых архитекторов братьев Весниных, о которых много писали в то время в газетах. Они даже назывались особенно: «конструктивисты». Было в то время такое направление в архитектуре. Как раз те самые дома с ленточными окнами, как в доме Гинзбурга, или на ножках, как на Мясницкой, строили конструктивисты, возглавляемые братьями Весниными, лидерами направления.
Строительство растянулось до 1934 года, но по своему прямому назначению клуб так и не начал работать. Сначала, как писали тогда в газетах, «по просьбе общества его упразднили». Позднее начали упразднять и самих старых большевиков и политкаторжан. Если не уничтожать физически, то превращать их в современных политкаторжан. Так их клуб в 1934 году стал «Первым кинотеатром». На нашем доме на площади укрепили огромную вывеску кинотеатра. На улицу здание выходило огромным кубом, стоящим на тонких ножках. Конечно, внутри этот куб был пустым. Вернее, в нем были какие-то помещения, но это же было совсем неизвестно тем, кто смотрел на тяжеленный с виду куб и на эти тонюсенькие ножки-спички. Какая-то ненадежность проглядывала во всем этом. Возможно, это не только мне казалось, так как спустя какое-то время ножки утолстили, чтобы хоть внешне они казались потолще, покрепче.
По своим размерам дом этот не очень-то выделялся из окружения. И по высоте и по пропорциям. Может быть, он может явиться примером, как должна вписываться новая архитектура в сохраняемую среду. В самом деле, по масштабу, абсолютным размерам этот дом и не вызывал особых возражений. А вот об образной стороне можно было бы и поспорить. Очень уж контрастно выглядел он среди своих соседей. Хорошо это или плохо? Время как-то стерло особые противоречия. К Дому как бы привыкли. Но что-то чуждое окружению все-таки сохранилось.
В кинотеатре этом я бывал. И не раз. Тут был огромный зал, даже больше, чем в знаменитом кинотеатре «Ударник» в «Доме на набережной». Большие кулуары. Здесь мы смотрели «Чапаева». Надо было видеть, как ходили на «Чапаева» зрители. Кроме одиночек или семей, целыми организациями ходили. Выстраивались в колонны и, как на демонстрации, шли по середине улиц с красными знаменами, на которых крупными белыми буквами было написано: «Мы идем смотреть «Чапаева». Я никогда раньше не видел, чтобы так ходили смотреть фильмы. Но «Чапаев» стоил того. Я несколько раз смотрел. И всякий раз очень волновался. Да и не только я. Помню, как сидящая рядом со мной Лиля Сирота, мой школьный товарищ, вдруг во время сцены, когда белоказак незаметно подкрадывался к ловящему рыбу чапаевцу, о чем было известно только нам зрителям, но неизвестно самому бойцу, вдруг закричала на весь зал: «Берегись, ползет!» Мы от неожиданности не знали, что делать. И стыдно, и смешно. Но Лильку понять было можно. Все это было очень эмоциональным. Но мне особенно запомнилась сцена ожидания и ликвидации «психической атаки» каппелевцев. Такое напряжение. Так хочется, чтобы Анка скорее ударила по ним из пулемета. Но она молчит, закусив губы. Глупенькая, ведь они приближаются. Они идут во весь рост. Идут и идут, как на параде. И, наконец, анкина очередь. И все смешалось. Психическая была отбита. Какой восторг! А потом летящая, как на крыльях, конная лавина чапаевцев. С самим Василием Ивановичем во главе. Он в папахе, лихо заломленной назад, в развевающейся на ветру бурке, с саблей наголо. Удивительная сцена!
В этом же кинотеатре мы смотрели и «Веселых ребят», и «Мы из Кронштадта», и «Цирк», и «Волгу- Волгу», и многие другие фильмы. Ведь самый близкий от нас театр. И самые-самые хорошие фильмы в нем шли первым экраном, то есть раньше других. Потом и этот кинотеатр прикрыли. Стал тут «Театр киноактера». Вот в него мне как-то не приходилось ходить. Может быть, потому что уехал я к тому времени с Кудринки. И все недосуг было. А жаль. Можно было бы живых киноартистов увидеть.
На той же стороне на другом углу Трубниковского переулка и Поварской улицы стоял дом с магазином и почтой на первом этаже. Магазин на углу, а почта на Поварской. Дворником в этом доме был высокий дядя, на которого мне было неловко смотреть, так как у него вся правая щека была покрыта большим бугристым темно-красным родимым пятном. Позже я познакомился с ним ближе, так как он оказался отцом нашей школьной старшей пионервожатой Тани Коминой. Мы с ней были в прекрасных отношениях, и я часто заходил в ее небольшую квартиру в полуподвале этого дома. Отец оказался очень добродушным и доброжелательным человеком. Но я все-таки старался не смотреть на его лицо, чтобы не показать свое смущение при взгляде на это пятно.
Продовольственный магазин был обычным, как многие. Ничего особенного, кроме, разве, названия. Очень чудное название было. Еле прочитаешь: «Продовольственный магазин ХРООП». Позднее букву «Х» заменили на «Ф». Это потому, что расшифровывалось мудреное название так: «Продовольственный магазин Хамовнического районного объединенного общества потребителей», что означало, наверное, принадлежность его к кооперации. А когда название нашего района сменили на «Фрунзенский», то и «ХРООП» превратилось в «ФРООП». Вообще с этими сокращениями получалась просто ерунда. Вроде как на нашей площади и повсюду по городу мелькали вывески «ТЭЖЭ». А школы имели после своих номеров еще такую аббревиатуру — «ОНО», что означало «Отдел народного образования». И в каждом районе впереди этих «ОНО» стояла первая буква названия района. У нас, например, «школа № 10 ХОНО». Это значит, Хамовнический отдел. Позднее, когда район стал Фрунзенским, «Х» заменили на «Ф». Вот и стала школа «ФОНО». А когда школа оказалась в Краснопресненском районе, а на букву «К» районов было много (Киевский, Кировский, Красногвардейский), то наименование стало еще более нелепым и трудно произносимым: «КрПрОНО» Произнесите, попробуйте. Гладко не получится. Чертовщина какая-то. Но ведь распространено это было. И принимали это все.
Наше почтовое отделение № 69. Оно и по сей день существует в том же доме № 29 на углу Трубниковского, что и раньше. В нем только всю внутренность изменили. По проекту учеников знаменитого архитектора академика Жолтовского. Правда, потом еще были какие-то переделки, но все-таки стоит посмотреть на хороший интерьер. Особенно на потолок.
Еще для меня этот дом был интересен тем, что тут жил один мой соученик Юрка Каждан. Сам он был не очень близок мне. Просто мне не все в нем нравилось, тем более, что я немного ревновал его к одной девочке из нашего класса. Тогда мы учились то ли в третьем, то ли в четвертом классе. Там в этом доме у Юрки его мама организовывала разные интересные вещи с ребятами. Что-то вроде кружка самодеятельности. Я тоже подключился к этому. Мы что-то репетировали, ставили какие-то спектакли или какие-то «капустники», вроде «синей блузы», что была тогда в моде. Потом я окончательно разошелся с Кажданом, и мое участие в самодеятельности окончилось.
Дальше за этим домом стояло несколько довольно простеньких, но очень милых домиков с уютными дворами. Возможно, там и жили в свое время какие-нибудь знаменитые люди, но откуда мне было это знать. Просто я понимал, что дома такие и на такой улице раньше занимали знатные люди. Теперь все было заселено случайно. Разные люди попадались. В одном из таких домов жили хорошие знакомые нашей семьи — художник Василий Яковлевич Брукендалов с женой Ольгой Михайловной и дочерью Лялей. Ольга Михайловна была близкой подругой моей мамы. А Ляля у них была очень больна, кажется, даже частично парализована. Она тоже была художницей. Когда ей было особенно плохо, и она была прикована к креслу с колесами, мы, я и сестра Ира, заходили к ней, навещали, читали книжки.
Напротив Первого кинотеатра расположена старинная барская усадьба. Здесь жил когда-то князь Долгоруков. Но я и все мои друзья считали, что усадьба не этим была знаменита, а тем, что именно в ней Лев Николаевич Толстой поместил семью Ростовых в романе «Война и мир». Кто-то говорил, что это вранье, что сам Толстой об этом нигде не упоминал. Но многое говорит за то, что именно здесь разворачивались события в семье Ростовых. Хотя бы сцена отъезда семьи из Москвы при приближении войск Наполеона. Читаешь и видишь, что все сходится.
Выше, когда я рассказывал о проходном дворе и церкви Рождества Христова в Кудрине, я уже
