можно сказать, показывает. А он, батя, с земли смотрит и три слова про ту мать… вам ясно?… повторяет. Но главное — как эти слова он выговаривает… с угрозой, с одобрением, бывало, и с удивлением… Верите? Талант у человека был… Артист по некоторой части в нем жил.
Помню, помню с чего начал. Поток — под контролем, не сомневайтесь.
Так вот, когда она ко мне на колени всем своим возбужденным телом ляпнулась, я, конечно, опешил — не ждал! — и, как монгольский мой батя, царствие ему небесное, «очередь в три его универсальных слова» с акцентом предельного удивления дал… Ясно?
— Для чего же так грубо? — это она.
— Или ты свихнулась? — это я. — Твой муж мой приятель…
— И что? Муж тут совершенно ни при чем… Твоя жена тоже моя подруга.
— Вот и не будем путать карты, — говорю.
Не возражаете, позволю себе еще глоточек… Потом выяснилось, у нее было аномальное сердце… Да, что толковать…
Очень я сегодня расстроился и вспомнилось все — лето, жарища, ее такое живое раскаленное тело… Что было, чего не было тогда — не суть… Мысли о времени наползают.
Да, же ву засюр, ведь не так уж много лет минуло, а время совершенно другое наступило… Сегодня в телевизоре запросто показывают «Про это». И какие-то люди буквально лезут в студию, чтобы только мелькнуть в такой замечательной по их представлению передаче! А для чего эти откровения, кто мне толком объяснит? Для просвещения? Не похоже… Хотят нас раскрепостить? Странный способ… Когда еще Мопассан, а он толк «про это» знал, будьте уверены, так говорил: историей не зарегистрированною ни одного случая, чтобы двое молодых, оставшись наедине, не знали, что и как им делать. Природа на сей счет позаботилась… Думайте, как хотите, но я сам считаю… тормоза надо не только у «Жигулей» регулировать… Согласны? Неуправляемый человек, человек без тормозов превращается, извините, в неразумную скотину… Или я устарел? Вот словечко изобрели — групповуха… ничего себе? Вроде… расчлененки… Смысл улавливаю, а для чего это рекламировать? Для чего популяризировать онанистов, педерастов, лесбиянок и пр., и пр. Разрешено все, что не запрещено — правильно и даже замечательно… Да! Но… но… если что-то и разрешено, разве это означает будто оно обязательно?
Когда в ящике только-только замелькали порнопередачи… ну, плейбойские всякие постельные развлечения стали показывать, скажу откровенно — смотрел с интересом… Говорят: запретный плод сладок, но никакой особой сладости не нашел… и нового для себя почти ничего не обнаружил, а потом вдруг подумал — какое же убожество показывают… Три позиции в замедленной и ускоренной съемке, сопровождаемые стандартными завываниями, символизирующими якобы оргазм, а еще что? Да — что еще? Голой задницей крутят вправо, крутят влево, трясут нарощенными грудями и тупо улыбаются. Вот ведь и все… Пардон, дамы и господа, леди и джентльмены, согласитесь — убогие люди снимают эти ролики, убогие души в них представляют пародии наинтимную жизнь, но самые убогие смотрят, роняя слюни от сомнительного удовольствия.
Извините, такой уж получился всплеск… если бы не принял сегодня, пожалуй, и не стал бы… нет — точно не стал откровенничать, уй, уй, же ву засюр. Анкор эн фуа пардон.
22
Ненавижу старость и не столько потому, что это — дряблая кожа, затрудняющая бритье, морщины, не вселяющие оптимизма, стоит заглянуть в зеркало, это потускневшие глаза и еще не потому, что лестницы становятся вроде длиннее и ступеньки круче. К этому еще можно как-то приспособиться и смириться, раз уж оно так положено изначально. А вот, что доводит меня до отчаяния, до безысходной серой тоски — в ускоренном темпе исчезают сверстники, растворяется привычное окружение, гибнет прошлое и… медленно, по-пластунски наползает одиночество. Это, так сказать, по большому счету. Если ж глянуть обывательским взглядом — истончившиеся простыни, ставшие полупрозрачными наволочки, утратившие изначальный колер обои, растрескавшиеся потолки, стесанные ножи на кухне, расшатавшиеся стулья… Оказывается, вещи старятся быстрее хозяев, а хозяева в большинстве своем не в силах бывают ни на ремонт, ни тем более на замену старья. Мое поколение росло в постоянных нехватках, еда — по карточкам, одежда — по талонам, что-то солидное так просто было не купить, сперва — копили, залезали в долги, как говорила моя мама: «придется перекрутиться…» Не скажу, будто жадность заложена в нас от природы, это система прививала своим гражданам скаредность, если граждане не входили в ограниченный круг избранных, который сегодня именуют совершенно незаслуженно элитным. Элита — это лучшее, со знаком качества товар, а не косноязычные деятели с бритыми затылками, очень далекие от таких понятий, как честь, достоинство, порядочность… Останавливаясь сегодня перед раскрытым шкафом, на три четверти заполненным ну, совершенно, ну, абсолютно ненужными поношенными вещами, буквально закипаю от ненависти к самому себе! Выкинь, отдай, если не можешь никак иначе реализовать лишнее, избавься же, черт тебя возьми… И что? А ничего, махнув рукой, закрываю шкаф и погружаюсь в состояние, именуемое в семье «у него плохое настроение» Да-да, — «плохое настроение, не обращайте внимания».
Это тоже признак ненавистной старости.
Так вот, плохое настроение началось с утра без какой-либо серьезной причины, с пустяка и, кажется, грозило перейти в наступление по всему фронту. Но раздался звонок в двери. Нежданно-негаданно, пролетом из Америки заявился мой сын. Сын, с которым мы прожили под одной крышей не полных десять лет. Надо ли говорить, что при таком раскладе, как любит говорить другой сын, особо теплых, доверительных отношений, хотя мы постоянно встречались, насколько это было возможно, при жизни в разных городах, не получалось.
И вот: «Здравствуй, батя….» Он подрастал в авиационном гарнизоне, отсюда — батя. Два слова для ясности: мальчик вырос, рано женился, закончил инженерный институт, перепробовал себя в самых разных амплуа, женился, развелся, снова женился и развелся… Мой сын — дедушка. И вот мы, два дедушки, садимся за общий стол и чокаемся:
— Со свиданием… и — за тебя, батя!
— И за тебя!
Он рассказывает о своей командировке в Штаты, незаметно разговор сползает на детей. И у него и у меня свой опыт на этот счет. Не помню, почему вспоминается мне Евгений Шварц, талантливейший драматург и, на мой взгляд, заслуженный остряк России, это его слова: детей надо баловать, баловать, баловать, иначе из них не вырастут настоящие разбойники. Сын посмеивается:
— Мудро. За светлую память…
— И за детей, в которых Шварц знал толк, — это я.
В Москве сын задержался, как обычно, совсем недолго. Встреча получилась укороченной, он уже стал собираться на вокзал, когда вспомнил:
— Забыл, я же тебе кое-что привез из Америки. — И он протянул мне маленький колокольчик с малюсенькой пятиконечной звездочкой на вершине. — Поясняю: такой сувенир выдается каждому, посетившему пещеру Тома Сойера и Гекельбери Фина. Услыхав об этом, я съездил в эту пещеру и вот… Я же помню, как ты рассказывал о своих взаимоотношениях с Марком Твеном…
К великому моему изумлению я узнал, что переваливший на шестой десяток, мой сын помнит из своего раннего детства кучу всяких подробностей. Не гадал и не думал! Меньше всего я мог ожидать его запоздалого признания в уважении и, пожалуй, даже затаенной любви ко мне. Как никак, а жизнь в основном прошла на параллельных курсах, только изредка пересекаясь…
— Ты знаешь, за что я тебе больше всего благодарен? Ты меня никогда не воспитывал, ну-у, в том смысле, что не травил словами. Как плавать учил, как на лыжи ставил, как двенадцатилетнего за руль «москвича» посадил — вот, что было настоящим воспитанием, и, конечно, ты сам собой — летающий. Теперь я своим ребятам пытаюсь внушить — меньше слов, делайте, что надо, старайтесь делать вместе со своими детьми, то есть с твоими правнуками. Ей-ей, надо стать дедом, чтобы кое-что понять всерьез. Дед — заслуживающее уважения звание!
— Забавно рассказываешь, — говорю я и вспоминаю, — Наталья Ильина, хорошая писательница,
