часа я не только напереживался, но и усвоил массу полезного. Прежде всего — лишних знаний не бывает. Хотя никакие знания сами по себе не имеют смысла, если человек не способен принимать разумные решения. Однако и разумные решения — половина дела. Принятые решения надо выполнять — последовательно, спокойно и осмотрительно. И еще я усвоил: язык мой — враг мой.
Хорошо летает тот, кто, во-первых, совершает меньше ошибок, во-вторых, быстро их исправляет, в- третьих, никогда не повторяет старых промахов. С этим я и живу с того дня. И даже самые неблагоприятные обстоятельства — а такие случались не однажды — не смогли поколебать моей уверенности: я — летчик.
А начался для меня И-16 полетом на спарке УТИ-4. Эта учебно-тренировочная машина была тем же «ишачком», только со встроенной второй кабиной для инструктора. Инструктора звали Артем Григорьевич Молчанов. Прежде чем стать военным летчиком, он успел изрядно полетать на планерах, имел в кругу парителей, что называется, имя и популярность. ФАИ — Международная авиационная федерация — отметила Молчанова особой грамотой, за первое в мире исполнение обратной петли на планере.
Позже, когда я стал заниматься литературой, один из первых опубликованных рассказов я посвятил Артему Молчанову. Рассказ невелик, позволю повторить его здесь:
«Вы говорите, настоящий летчик никогда не бывает доволен собой. Это правильная мысль, очень правильная. Вот Артем Молчанов, например, увидел пилотаж Чкалова — заболел, получил, можно сказать, ранение в самое сердце. Поразило его не вообще мастерство великого летчика — Молчанов и сам был сильным пилотом. Не удивили его ни чистота, ни высокий темп, ни своеобразие чкаловской работы, потрясла ничтожная высота, на которой Чкалов свободно и красиво управлял машиной. Выходя из пикирования, он пригибал траву воздушной струей, в считанных метрах над стартовой дорожкой пролетал вверх колесами, переворачивался, брал высоту и снова шел на сближение с земным шаром.
Молчанов лишился покоя. Он был слишком опытен, чтобы пытаться повторить чкаловский рисунок, и слишком молод, чтобы не мечтать о нем.
Нет летчика, который бы не боялся земли. Земля не прощает ошибок пилоту. На того, кто выполняет фигурный каскад в непосредственной близости отлетного поля, вполне распространяется солдатская пословица: «Сапер ошибается только раз в жизни». Летчик — тоже.
На высоте трехсот-четырехсот метров Артем пилотировал уверенно и эффектно, но спуститься ниже не позволял трезвый расчет. Нужна была специальная тренировка. Но каким образом убедиться в точности своей работы, как до метра проверить себя? Этого Артем не знал.
Летал Молчанов много, по-истребительски энергично и дерзко. Искал в каждом полете ответа, но не находил. А ответ был где-то рядом, протяни руку — бери… Однажды, разогнав машину, Молчанов крутой горкой полез вверх. Метнулась на подъем стрелка вариометра, на мгновение пропал горизонт, машину окутало мутно-белое месиво облаков. Но это случилось только на одно мгновение: продолжая набирать высоту, истребитель легко вырвался навстречу солнцу. Артем оглянулся и ахнул. Вот она, «условная земля»! Ровное поле пушистых белых облаков лежало под ним. Пропадающее с высотой ощущение скорости полета с особой силой захватило Молчанова. Косая тень истребителя стремительно перемещалась по облачной равнине.
Не раздумывая, начал Молчанов пилотаж и сразу убедился, как правильно сделал, начав его именно здесь, над облачным полем, а не над жесткой планетой: на первой же фигуре машина зарылась в облака. Снова и снова пытался Молчанов повторить чкаловский пилотаж. Но напрасно. То, что удавалось Чкалову, для Молчанова каждый раз заканчивалось «катастрофой».
На аэродром он вернулся расстроенный, сказал друзьям:
— Сегодня я шесть раз был покойником. Условно, правда, но все равно обидно. Главное, не пойму, в чем дело, в чем секрет, где собака зарыта?
В ответ на такое необычное сообщение товарищи не преминули окрестить Артема «условным покойником». Прозвище — как репей, не сразу отстанет. Прошел июль, август был уже на исходе. При каждой возможности «условный покойник» летал за облака. Тренировался Молчанов упрямо и настойчиво. Не сразу над облаками начинал он теперь пилотаж. Брал заведомо увеличенное превышение, а потом постепенно сокращал его, сбрасывал метр за метром. Он приучал себя к малым высотам. Друзья не забывали его первой неудачи, с сомнением относились к заоблачным тренировкам, при случае посмеивались:
— Еще жив? Смотри, «условный», не обидь Чкалова!
А Молчанов продолжал летать. Чем дольше он тренировался, тем меньше слышал насмешек. Упорство всегда покоряет. В дни, когда небо было особенно ясным, когда отсутствовала «условная земля», Артем нервничал. Он ждал своего часа, готовился к нему. И этот час пришел. Молчановская машина пронеслась над летным полем. Высота — метр. Уверенно, от самой земли начал Артем пилотаж. Четок и чист был этот пилотаж, крепка и уверенна истребительская хватка. Трава ложилась за крылом. Машина словно дразнила землю: «Врешь, не возьмешь!» Пространства на ошибку не оставалось. Но ошибка была исключена. Артем выверил каждый вздох над «условной землей».
Вот такой он был человек — Молчанов.
А время суровело невозможно быстро. Наркомом, по-нынешнему — министром обороны, назначили маршала Тимошенко. На свете немного людей, которых бы я ненавидел, и первым в этом списке числю Тимошенко — кавалериста, выползка из гражданской войны. Тупой солдафон, заняв главный армейский пост, он объявил форменное гонение на авиацию. Пилотаж?! Какой еще пилотаж?! Глупость и озорство. Отменить. Как — совсем? Без пилотажа нельзя! Тогда ограничить! И кормежку ограничить… подумаешь, летчики! Разъелись! Строевой им прибавить! В противогазах тренировать! И никаких привилегий! Синюю форму — содрать! И почему все летчики офицеры? Разврат. Выпускать сержантами. Ну и что — обещаны кубари?! Обойдутся. Я наведу порядок! Я научу вас свободу любить!..
Вы, наверное, обратили внимание — прямую речь даю без кавычек. Приведенный текст, понятно, не подлинный, я реконструировал его, основываясь на приказах, пользуясь цитатами, что запестрели в ту пору на плакатах, изображавших «любимого наркома»…
И в это самое мракобесное время, когда усилиями Тимошенко и его подпевал авиация была загнана в угол, лейтенант Молчанов летал с нами, желторотыми, за облака и там, вдали от начальства, показывал, на что способен И-16. Больше того, он учил: делай, как я! В жизни улыбка и слезы — рядом: вспоминаю с теплотой и умилением Артема, а следом накатывает волна горчайшая…
На западе шли настоящие воздушные бои, газеты задыхались от восторга, описывая молодецкие русские тараны, будто не понимали — всю авиацию противника одной удалью не переколотить, а мы, вчерашние ученики Артема Молчанова, играли в войну.
Один У-2 условно изображал звено бомбардировщиков. А один И-16 — соответственно — условную пару прикрытия стратегического объекта. Сменив в воздухе Толю Волкова, барражирую над сопкой, высящейся над левым берегом Онона, реки суровой — холодной и полноводной. Хожу над сопкой, вроде бы стратегическим объектом, а «противника» все нет и нет. Наконец, замечаю звено У-2, по правилам игры это целая эскадрилья. Ползут У-2 бреющим и вовсе не со стороны аэродрома, а откуда-то с севера. Хитрецы! Сваливаюсь полупереворотом, ловлю в прицел фото-кино пулемета ведущего и, вскинувшись на высоту, повторяю атаку. Вижу, как У-2 сбрасывают учебные бомбы на очерченный известковый круг. Есть попадания или нет, меня, признаться, не волнует. Игра же! Атакую снова и еще раз… и еще… В фото-кинопулемет вмонтированы часы, они покажут при дешифрировании, что случилось раньше — я «сбил противника» или «противник» поразил цель.
На третьем или четвертом заходе по «бомбардировщикам» замечаю: из-под крутого берега Онона выскакивает пестро раскрашенный — весь в камуфляжных разводах — И-16. На такой машине в нашей эскадрилье летает только Волков. Толе положено быть на аэродроме, я ведь давно сменил его. Но он вернулся и тоже атакует. «Как бы не столкнуться?» — успеваю подумать, и тут У-2 выходят за пределы зоны прикрытия. Смотрю на часы: барражировать мне остается еще пять минут, а там на смену прилетит Горшков. И игра будет продолжаться.
В назначенное время сменяюсь и топаю домой. Легкое нарушение, признаюсь, имеет место: над рекой безо всякой необходимости иду бреющим. Очень уж красиво — нестись ниже обрывистого берега. Дух захватывает! Проскакиваю над островком. И не сразу осознаю — с безымянного клочка земли, делящего реку на два рукава, поднимается дым. И только в наборе высоты соображаю: а с чего бы дым? И сразу
