страшный шум. Пока молодая девушка следила за происходившим в соседнем саду, курица покинула свое место и теперь, верно, попалась на глаза советнице, так как обе старые дамы, Зауэр и Дора, ломавшая в отчаянии руки, старались ее выгнать, и когда Лили присоединилась к ним, испуганная курица выскочила, наконец, во двор через калитку, которую тотчас захлопнули за ней. Дора не избегла своей участи. Она кончила день, начавшийся спором [14] тем, что получила строгий выговор. Это приключение нарушило течение мыслей старых приятельниц; они не вернулись больше в беседку, и гостья отправилась домой.

Через полчаса дом надворной советницы погрузился в глубокое молчание. Хотя крепко запертые ставни и двери служили надежной защитой от всякого постороннего вторжении, они все-таки не могли помешать звукам виолончели проникнуть в комнату Лили. Но эти звуки было совсем не те, какие она слышала вчера вечером. Они звучали то диким торжеством, увлекая [15] [16] слушателя в бушующий водово [17] жалобно, причем в каждом звуке дрожала страсть. Лили открыла окно и прижалась горячим лбом к ставням. Она как будто чувствовала на себе пылающий взгляд Синей бороды и слышала его голос, говоривший о потерянном спокойствии.

Лили не понимала, что с ней происходит, и очень обрадовалась наступившим развлечениям. Визиты к многочисленным знакомым тетушки и прием гостей наполняли почти все дни; предпринимались даже поездки в окрестности. Частые отлучки из дому, свидания с приятельницами, посещение любимых отдаленных мест, прогулки, постепенно ослабили впечатления первого дня и возвратили ей прежнюю непринужденность. Это произошло тем легче, что о соседе больше совсем не упоминалось. Надворная советница, неуклонно державшая обещания не трогать ни одной черепицы в павильоне, никогда не ходила даже в ту часть сада, где он стоял, и не упоминала о нем ни одним звуком. Она намеревалась предоставить врагу докончить разрушение и потом загородить остаток домика стеной. Но старый Зауэр рассказал Лили по секрету, что отверстие в стене совсем не увеличивается; притом ему казалось, что кто-то часто пролезает через него, потому что щебень там на полу совершенно растоптан, и на дорожке он постоянно видит свежие следы известки, которая туда может попасть только с ног. Башня по-прежнему смотрела в сад, но на окнах, из которых можно было ее разглядывать, появились тяжелые шелковые занавески. Иногда, когда окна были открыты, Лили могла видеть из беседки, как складки занавесок тихо шевелились и между ними, клалось, появлялась темная узкая щель, и девушка вспоминала тогда о занавешенных окнах Востока, из-за которых сверкают глазки одалисок, и мысленно представляла себе, как две нежные ручки осторожно раздвигают шумящий шелк; она предполагала, что чужеземка живет теперь в башне. Звуков виолончели она не слыхала более. Странно! — казалось, что звуки прячутся от шума и людей! С тех пор, как Лили сделала визиты, целая толпа молодых девушек собиралась каждый день вечером пить чай к тете Варе; когда становилось темно, в беседке зажигали лампу и редко расходились раньше одиннадцати часов. В этом кружке никогда не упоминалось имя соседа: из уважения к строгому приказанию тети Вари; только иногда некоторые из молодых девушек шепотом спрашивали Лили, не видала ли она отшельника, заслужившего такую дурную славу, но она избегала ответа на этот вопрос. При этом всякий раз его образ вставал перед ней, как живой, и, несмотря на желание считать его порочным, ей всегда делалось тяжело и досадно, когда кто-нибудь произносил его имя с презрением. Но она не задумывалась над своими новыми ощущениями, и никому не могло прийти в голову, что она таит что-то в глубине души, когда она, как ребенок, бегала по лугу или мчалась с горы.

Значительная часть букового леса, находившегося за домом и покрывавшего довольно крутой склон горы, принадлежала тете Варе.

Зауэр невероятными долголетними усилиями проложил сквозь дико растущий кустарник узенькую дорожку, которая со временем сделалась его слабостью. Надворная советница утверждала, что все множество булыжника, укреплявшего дорожку, он принес постепенно в карманах своею сюртука. Дорожка вела к прекрасному высокому буку на вершине горы, под которым была устроена дерновая скамейка. Это произведение своих рук он с невыразимым пафосом называл «аллеей». Его морщинистое лицо озарялось улыбкой, когда молодые девушки после чая отправлялись по его дорожке на гору подышать свежим горным воздухом.

Однажды утром, в воскресенье, Лили вошла в лес. Она еще ни разу не была одна на горе и была очень недовольна всякий раз, когда бессмысленная болтовня и громкий смех приятельниц нарушали торжественную тишину и таинственную прелесть леса. Сегодня ей хотелось быть там наверху в то время, когда в городе будут звонить к обедне, почему она и постаралась отговориться от посещения церкви с тетей Варей. Затворяя калитку, она невольно взглянула на окна соседней башни, занавески которых были в движении. Очевидно, кто-то быстро отошел от окна, когда она на него взглянула, — вероятно, бедная пленница, которая, может быть, с завистью следила за молодой девушкой, быстро поднимавшейся в гору.

Скоро Лили была на самом верху и сидела на скамейке. Великолепный бук стоял уединенно, как часовой, впереди леса; короткая сухая трава покрывала очень крутой в этом месте скат горы. Солнце, ярко освещавшее горный хребет и поля, не осушило еще утренней росы. Внизу на городских крышах лежали тени, и в воздухе стояла воскресная тишина; но на очагах, должно быть, кипел освежающий утренний напиток, так как из труб поднимался легкий дымок и тоненькими струйками тянулся к старой мрачной колокольне, до которой уже добрался солнечный луч, и в ту же минуту раздался в воздухе первый удар колокола. Голуби и галки поднялись с крыши колокольни с ужасным криком; с минуту они еще кружились над городом, потом пронеслись у самых ног Лили и опустились на поле.

Лили следила взглядом за их полетом, потом стала рассматривать ближайшие предметы. Около скамейки лежал большой обломок скалы, давным-давно оторванный, вероятно, весенней водой от вершины горы и уже покрывшийся густым мягким мохом; по нему карабкались длинные веточки ежевики, а у самого основания, куда редко попадали солнечные лучи, росла трава, среди которой мелькали нежные лесные цветочки. Мох, покрывавший камень, кишел жуками и другими насекомыми, которые, казалось, не имели никакого понятие о том, что сегодня праздник, и спокойно двигались под листьями ежевики. Лили наклонилась и задумчиво наблюдала этот маленький мирок с его делами и заботами. Она не слыхала даже, как сзади нее что-то затрещало и зашуршало, как будто кто-то сильной рукой раздвигал кусты, тем более, что мягкая почва скрывала приближающиеся быстрые шаги.

— Не разглядывайте так развалины — древние германцы [18] их, и потому они могут дурно подействовать на вас, — раздался сзади нее шутливый голос Синей бороды.

Если бы под ней вдруг разверзлась земли, она не взволновалась бы так, как от неожиданного появления этого человека; но несмотря на сильный испуг, охвативший ее, она в первую минуту осталась неподвижной.

— Я согласен, — продолжал он, облокачиваясь рукой на спинку скамьи, — что и камни могут говорить, но разве это мешает выслушать и умоляющего о том человека?

И в самом деле, как убедительно мог он просить! Лили еще не смотрела на него, и все-таки не сомневалась, что в то время, когда он пытался шутить, взгляд его, полный гнева и вместе с тем нежности, покоился на ней. Теперь все дело было в том, чтобы навсегда избавиться от этих непонятных чар. Предостережение тетки и ее собственные смелые предположения стояли перед ней, как начертанные исполинскими буквами; она встала и хотела, ничего не отвечая, с легким поклоном пройти мимо него, но невольно взглянула на него мельком. Он не сделал ни малейшего движения, чтобы удержать девушку, но во всей его осанке было столько величия и гордости, что она невольно замедлила шаги и опустила глаза под его испытующим взглядом.

— Решаясь вторично заговорить с вами, я рассчитывал на вашу доброту, — сказал он. — Я не отважился бы на это, если бы не знал вас... Но я знаю, что вы с улыбкой отвечаете на ребяческие вопросы старика, который приходит каждую неделю за милостыней к надворной советнице Фальк, с неистощимым терпением выслушиваете его жалобы и стараетесь утешить его; я знаю, что вы охотно слушаете разговоры старых приятельниц вашей тетушки и любезно отвечаете им, когда они заговаривают с вами, я знаю также, что вы любите добродушно подшутить над окружающими вас и смеетесь так мило и сердечно, как может смеяться ребенок, не имеющий понятия о том, что такое ненависть и вражда! Я знаю... но к чему все эти доказательства? Довольно того, что вы стараетесь скрывать это... Но я мечтатель и притом имею слишком высокое мнение о себе, а потому и приписываю все это недружелюбие фамильной ненависти. Я видел, что

Вы читаете Синяя борода
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату