христианском мире нет человека, равного тому, кто правит этими землями. Европа внезапно превратилась к крошечное местечко где-то очень-очень далеко.
Поэт Джеймс Элрой Флетчер некогда назвал дорогу в Самарканд золотой, но сегодня в ней не осталось ничего золотого. Здесь и там до самого горизонта тянутся хлопковые поля, которые мало изменились со времен Тимура. Однако они лучше любой песни рассказывают печальную историю. Хлопок остается ключевой культурой Узбекистана, где все еще живут коммунистические привычки. Когда ясным осенним утром я подъезжал к городу со стороны Ташкента через вопиющую нищету пригородов — когда-то созданные Тимуром районы Багдад, Дамаск, Каир, Шираз и Султания, колонна из более чем сотни древних автобусов, набитых молодыми мужчинами и женщинами, проехала в противоположном направлении. Я спросил моего товарища по путешествию Фархада, кто они и куда направляются.
«А, это студенты едут собирать хлопок», — ответил он.
Я выразил удивление тому, что нашлось так много добровольцев на столь адскую работу.
Фархад удивленно уставился на меня. «Конечно же, они не добровольцы. Они должны собирать хлопок, или власти их просто вышибут из университета. Нет сбора хлопка — нет учебы».
Он сам вылетел из университета досрочно еще во времена Советского Союза потому что не мог справиться с тяжелой принудительной работой. Тогда, как и сейчас, студентов, отказывавшихся собирать хлопок, отчисляли из университета. «Все это сохранилось до сих пор. Ничего не изменилось, только сейчас это тщательнее скрывается. Хлопковые поля в основном находятся далеко от главных шоссе, поэтому иностранцы вроде вас не могут видеть, что там происходит».
Так золотая дорога на Самарканд все еще носит на себе позорные родимые пятна коммунизма. Когда впервые появилась пьеса Джеймса Элроя Флеккера, Самарканд рисовался в воображении жителей Европы самым романтичным из городов, далеким и экзотическим. Впрочем, для многих и сегодня он остается таким же. Само его название было связано с образами караванов с пряностями и колоссальными сокровищами, которые бредут сквозь песчаные бури, также вспоминались великолепные дворцы и роскошные сады, тянущиеся, насколько хватает глаз. Он представлял собой квинтэссенцию роскоши и могущества, оазис изящества и покоя в мире восточного варварства. Но уже в первые десятилетия XX века эти тщательно взлелеянные образы оказались иллюзорными. Большая Игра, эпоха элегантности, давно закончилась. Новорожденная советская империя поползла на юг, чтобы захватить бывшие владения Тимура.
В 1917 году русские заняли Самарканд, и красный флаг взвился над великой площадью Регистан (буквально — песчаное место). В 1924 году была создана Узбекская Советская Социалистическая Республика, а еще через год Самарканд был объязлен ее столицей. Наступала новая эра прогресса. Повсюду замелькали материальные свидетельства советского эксперимента. Заводы, школы, больницы и многоэтажные дома вырастали там и здесь. Широкие, обсаженные деревьями проспекты заменили старый лабиринт узеньких переулков. Место расположения Синего Дворца Тимура превратилось в площадь имени Ленина, средоточие новой культуры, где находились ее символы — Дом Советов, театр оперы и балета. Беспорядочная, неорганизованная жизнь Самарканда была заорганизована и упорядочена. И что самое интересное — началось восстановление величайших памятников города, которые многие века пребывали в забвении.
Регистан, центральная площадь старого Самарканда, вот уже полтысячелетия потрясает приезжих своими размерами и великолепием. Там находятся три памятника, которые всегда считались апофеозом градостроительной деятельности Тимуридов. Это ансамбль, который сам Тимур не узнал бы, потому что каждое из трех его медресе построены уже после смерти завоевателя.
Медресе Улугбека, названное в честь его внука, является самым старым из трех. Оно было построено между 1417 и 1420 годами, более чем через 10 лет после смерти императора, и занимает западную часть площади. На высоком портале (110 футов) изображены созвездия, что является данью уважения королю- астроному, который также изучал математику, медицину, музыку, поэзию, историю, философию, теологию. Куфическая надпись гласит: «Этот великолепный фасад столь высок, что дважды может достать до неба, а вес его таков, что земля едва не трескается». Геометрические узоры, выложенные из глазурованных и неглазурованных кирпичей, причудливым зигзагом бегут по внешней стене. Эта техника известна под названием
Через этот великолепный портал потрясенный посетитель проходит, склонив голову, и оказывается на площади шириной около 90 футов, вокруг которой расположены на двух этажах 50 похожих на кельи комнаток. Там сотня лучших студентов склонилась над кораном. Зимой они дрожат от ледяного ветра, в летнюю жару обливаются потом. Долгие часы унылого чтения вслух заставляют их щипать себя, чтобы не уснуть над священной книгой. Они поднимают воспаленные глаза на портал мечети на юго-западной стороне двора, где крупная надпись напоминает им о славе этого медресе и величии его покровителя: «Этот портал построен, чтобы напоминать рай… там находятся учителя истины в науках полезных для религии под надзором величайшего из султанов». Над приглушенным бормотанием в учебных помещениях, над посвистывающими ветрами подобно зорким часовым стоит пара минаретов. На них видны надписи, выложенные бирюзовыми и сине-зелеными плитками. Они напоминают минареты на восточной стороне площади. Ближе к вершинам, упирающимся в небеса, надписи становятся крупнее. Вокруг минаретов вьется многократно повторенное слово «Аллах», написанное жирными белыми буквами с синей каймой.
Медресе Улугбека оставалось учебным заведением до конца XVII века. В XVIII веке его судьба оказалась столь неприглядной, что наверняка ужаснула бы и взбесила человека, носившего это имя. Сначала знаменитое училище пришло в полный упадок, а затем возродилось в качестве зернохранилища. В начале XX века оно снова вернулось было к своему первоначальному назначению, и эхо во дворе вторило напевным повторам стихов корана. Но 60 студентов получили предупреждение, что в учебные комнаты заходить небезопасно из-за того, что стены потрескались.
Прямо напротив медресе Улугбека стоит не менее впечатляющий портал с двумя минаретами по бокам, который принадлежит медресе Шир-Дор (Логово льва). Его строили два века спустя, с 1619 по 1636 год. Первое, что посетитель замечает в портале помимо его огромных размеров, которые отличают «се три памятника Регистана, стилизованные изображения львов, распростертых вдоль белых панелей на фоне двух солнц с человеческими лицами. Это еще одно нарушение исламских традиций. Легенда говорит, что архитектор жизнью заплатил за свою ересь. Портал украшает надпись: «Искусный акробат мысли, взбираясь по веревке воображения, никогда не достигнет высоты его запретных минаретов». Чуть позади великолепный фасад, чуть наклоненный с каждой стороны, и два лазурных купола, характерные для архитектурного стиля Тимуридов.
На севере завершает ансамбль чуть более крупное медресе Тилля-Кари, построенное в 1646—60 годах. Хотя оно чуть ниже соседей, медресе занимает значительно большую площадь — квадрат со стороной 230 футов. Два этажа комнат для учеников —
Будущий вице-король Индии Джордж Керзон, который в 1888 году посетил Самарканд будучи еще простым членом парламента, стал одним из тех, на кого площадь произвела совершенно неизгладимое впечатление. «Регистан в Самарканде был оригинальной и великолепной площадью, пусть даже сегодня он лежит в руинах. Я не знаю ничего на Востоке, что могло бы приблизиться к его массивной простоте и величию, и ничего не знаю в Европе, что могло хотя бы вступить в состязание с ним. Ни один европейский комплекс нельзя даже сравнивать с ним, так как мы неспособны подчеркивать открытое пространство, которое в любом западном городе будет с трех сторон из четырех подавлено готическими соборами».
Как архитектурный комплекс Регистан в его первоначальном состоянии был ярчайшей драгоценностью исламского мира. Его потрясающая симметрия, пышность порталов, украшенных сложными узорами, элегантность куфических надписей, сочетание цветов — лазурного, зеленого, жёлтого и темно- синего — на фоне блеклой пустыни, а самое главное, огромные размеры просто приковывают к себе 234 глаз. Но Керзон говорил русским, а потом и узбекам о необходимости реставрации ветшающих памятников. Сегодня в облике площади появилось нечто новое и искусственное. Реставраторы несколько перестарались, мозаичные детали выглядят слишком совершенными, а синяя майолика слишком блестящая для столь
