указал, что они сели на песчаную мель, и что в самом глубоком месте у них было не более 14 футов воды. Врезались они в мель не носом, а бортовой стороной, причем течение несло их все дальше и дальше на мель.
При дальнейшем осмотре оказалось, что судно тащило свой якорь за собой, но это не мешало ему быть уносимым течением. Можно было предположить, что якорь сломился в стержне. Спустили другой якорь. Но до рассвета ничего решительно нельзя было сделать.
Когда взошло солнце и туман рассеялся, то они увидели, что сели на большую песчаную мель, только небольшая частица которой виднелась над водой, закругленная течением, которое здесь было чрезвычайно сильно. Приблизительно в трех милях от этого места виднелась группа мелких островов, поросших кокосовыми деревьями, но, по-видимому, не населенных.
— Боюсь, что мы ничего сделать не можем, — сказал Кранц. — Если мы облегчим судно, а якорь не возьмется, то нас отнесет еще дальше на мель; а закинуть здесь якорь против этого страшного течения нет никакой возможности!
— Во всяком случае мы должны попытаться, хотя я и согласен с вами, что наше положение незавидное! — заметил Филипп.
Вызвали людей наверх; те явились мрачные и угрюмые.
— Ребята, с чего это вы духом пали?
— Мы обречены на гибель, сэр, это верно, и мы это раньше знали!
— Я считал вероятным, что судну суждено погибнуть, — сказал Филипп, — но судно одно, а экипаж другое. Кроме того, из того, что судно в опасности, еще вовсе не следует, что его нельзя спасти. И чего нам бояться, ребята? Смотрите, море спокойно; времени у нас много; мы можем построить плот; кроме того у нас есть шлюпки; ветров здесь никогда не бывает, да и берег у нас чуть не под самым бортом! Но прежде давайте попытаемся спасти судно и только в том случае, если это не удастся, позаботимся о самих себе!
Люди поддались увещанию и бодро принялись за работу. Воду выкачали, все, что можно было, выкинули за борт, чтобы облегчить судно; насосы работали вовсю, но якорь продолжал тащиться по дну, нигде не находя прочной задержки, и Филипп с Кранцем видели, что их несет все дальше и дальше на мель.
До самой ночи люди не переставали работать; а перед ночью поднялся свежий ветер и вызвал легкое волнение, которым стало бить судно о мель.
Поутру снова принялись за работу, но вскоре насосы стали выкачивать песок. Это являлось показателем того, что в судне образовалась щель, и что труды их напрасны.
Тогда Филипп приказал прекратить эту работу и приняться за постройку прочного плота, на который можно было бы снести припасы и посадить тех, кто не поместится в шлюпках.
После непродолжительного отдыха люди снова принялись за работу, и Филипп с Кранцем, памятуя страшную катастрофу, которой они были свидетелями, лично наблюдали за прочностью сооружения.
Так как плот предстояло тяжело нагрузить, то Филипп счел за лучшее построить его из двух отдельных частей. Опять проработали до ночи, затем легли спать. Погода была прекрасная и ветра мало; на другой день к полудню плот был готов. Запасы воды и пищи снесены на него и хорошее сухое местечко припасено посредине для Амины. Взяли с собой и паруса, и запасные снасти, и известное число ружей и зарядов, словом, все, что могло понадобиться. Кроме того, на судне было большое количество звонкой монеты, и экипаж заявил настоятельное желание увезти с собой все. Филипп дал разрешение, мысленно решив, как только они будут в порту, потребовать с них обратно эти деньги от имени компании, которой они принадлежали.
Наконец, все было улажено, и шлюпки с плотом отчалили от судна, причем приходилось усиленно грести, чтобы не унесло течением на мель.
Всего их было восемьдесят шесть душ; тридцать два человека уместилось на шлюпках; остальные — на плоту. Первоначально было решено, что Филипп останется на плоту, а Кранц на одной из шлюпок, но затем, когда оказалось трудным совещаться относительно направления течения и курса, который следовало держать, то оказалось; что оба они очутились на плоту. С наступлением ночи люди на шлюпках, чтобы дать себе отдых и не тащить на буксире тяжелый плот, закинули железные абордажные лапы и сцепились ими между собой и с плотом.
Преодолев опасность в том месте, где течение было особенно сильно, наши мореплаватели очутились теперь в сравнительно безопасном месте, где течение было не особенно сильно, а море совершенно спокойно. Накрывшись парусами, захваченными с собой, измученные люди вскоре заснули крепким сном, расставив часовых на случай какой-либо опасности.
— Не лучше ли мне остаться на одной из шлюпок, — заметил Кранц, — на случай, если они вдруг вздумают, спасая себя, уйти и оставить плот на произвол судьбы?!
— Я уже подумал об этом, — отвечал Филипп, — и потому не разрешил брать на шлюпки ни воды, ни припасов, а без этого они, конечно, не рискнут бросить нас.
— Без сомнения!
Кранц остался на вахте, а Филипп прилег отдохнуть подле своей Амины, встретившей его с распростертыми объятиями и веселым лицом.
— Мне даже нравится это жуткое разнообразие, дорогой мой! — говорила она. — Мы построим на берегу под кокосовыми пальмами хижину и будем терпеливо ждать, когда придет судно и захватит нас!
Забрезжило утро. Небо было ясно, море спокойно. За ночь плот и шлюпки отнесло в подветренную сторону от островов, которые были всех ближе от них, и теперь не было никакой надежды добраться до них; но на западе, на краю горизонта, виднелись уже верхушки и стволы кокосовых пальм, и решено было плыть в этом направлении. Людям был роздан завтрак; все подкрепились пищей и теперь с новыми силами приналегли на весла.
Вдруг они увидали небольшое судно, переполненное людьми, несущееся за ними со стороны островов, лежащих с наветренной стороны. Не подлежало сомнению, что то были пираты, но Филипп и Кранц рассчитывали, что их силы более чем достаточны для отражения нападения. Людям роздали оружие и заряды, но чтобы не дать им испытать чувство страха перед атакой, приказано было приналечь на весла и стараться не открывать огня до последней крайности.
Когда пират оказался на расстоянии выстрела, то на нем перестали грести и принялись стрелять из маленького орудия на носу. Картечью ранило нескольких человек из бывших на плоту и в шлюпках, несмотря на то, что Филипп приказал всем лечь плашмя.
Пират подошел еще ближе, и теперь его огонь стал еще более угрожающим. Наконец, было решено, чтобы шлюпки атаковали пирата. Кранц принял на себя командование атакой; плот отцепили, и шлюпки, в одной из которых находился Кранц, устремились было вперед, но вместо того, чтобы атаковать врага, они вдруг повернули и стали уходить в противоположном направлении.
До Филиппа донесся голос Кранца, затем в воздухе сверкнула его сабля, и в следующий затем момент он бросился в воду и поплыл к плоту. Как видно, люди на шлюпках, спасая захваченные ими деньги, решили уходить от пирата, предоставив плот на произвол судьбы. Напрасны были окрики и угрозы Кранца, они грозили даже убить его; тогда он решил предоставить их самим себе.
— Так значит мы погибли, нас теперь осталось слишком мало! — сказал Филипп. — Мы едва ли будем в состоянии отразить их. Как вы думаете, Шрифтен? — обратился он к лоцману, стоявшему подле него.
— Да, погибли, только не от пиратов, — угрюмо отозвался он, — от них нам не будет беды! Хи! Хи!
И это действительно было так. Пираты, видя, что шлюпки стали уходить от них, оставив плот на произвол судьбы, решили, что там находится самое ценное, и потому, прекратив огонь по плоту, пустились в погоню за шлюпками. Поначалу казалось, что пиратское судно быстро настигает беглецов, но затем скорость хода пирата стала заметно уменьшаться, и когда день стал клониться к вечеру, то и шлюпки, и пират совершенно скрылись из вида.
Так как плот теперь был оставлен на произвол ветра и волн, то Филипп и Кранц, собрав плотничьи инструменты, захваченные с «Утрехта», стали устанавливать на плоту мачту, чтобы поутру поднять парус. Едва только забрезжило утро, как первое, что они увидели, были шлюпки, возвращавшиеся к ним обратно и преследуемые пиратом. Очевидно, несчастные всю ночь не выпускали весел из рук и теперь падали от изнеможения. Беглецы рассчитывали вернуться к плоту и здесь защищаться вместе с товарищами, а
