оказалось слишком велико, и знаменитый денежный ящик квакера, а вместе с ним и его доверенный слуга, исчезли. После этого будущий капитан прошел не мало мытарств, то в качестве слуги, то в качестве маркера и, наконец, чтобы избежать тюремного заключения за воровство, нанялся матросом на судно, отправлявшееся в Сидней. Морская служба пришлась ему по душе: семь лет он беспрерывно плавал на разных судах, побывал в Индии, в Батавии, в Калькутте, в Бомбее и в водах Персидского залива и, изучив в совершенстве морское дело и навигацию, поступил старшим помощником на судно, отправлявшееся в Китай, а оттуда в Англию. Все сбережения свои он проиграл в карты и потому вернулся на родину гол, как сокол. Родители его уже умерли к этому времени, и он раздумывал о том, какого рода карьеру избрать, когда случай решил этот вопрос.
Молодой скиталец нашел, не вытащил из кармана, а действительно нашел бумажник и записную книжку, на переднем листе которой значились имя и фамилия владельца и его адрес. В бумажнике находилась небольшая сумма денег, различные счета и квитанции, и молодой человек вдруг почувствовал непреодолимое желание поступить честно на этот раз. Он отнес бумажник с записной книжкой по означенному адресу, и пожилой господин приятной наружности, каким оказался владелец книжки, вполне оценил честный поступок молодого человека. Так как он собирался поместить объявление, что предлагает вознаграждение тому, кто возвратить ему его бумажник с записной книжкой, то это весьма крупное вознаграждение и вручил нашедшему: кроме того, чтобы поощрить его в добродетелях, он обещал ему свое покровительство в будущем. Никогда во всей своей жизни будущий капитан М'Эльвина до того времени не зарабатывал при всех своих ухищрениях и всей своей ловкости такой крупной суммы, как 100 фунтов, полученные им в награду за честность с приговором: «видите ли, молодой человек, честность — это лучшая политика!» Слова эти врезались в память и в душу молодого человека, который с этого момента решил стать честным человеком и стал им в действительности, убедившись, что это несравненно выгоднее, спокойнее и приличнее.
ГЛАВА VIII
— Ну, а скажите мне теперь по правде, долго ли длился этот припадок честности?
— Как? Долго ли длился? Да он продолжается и теперь и, надеюсь, продлится до конца моей жизни! — воскликнул М'Эльвина на вопрос Дебризо. — Но позвольте мне докончить мой рассказ!
— Сделайте одолжение, дорогой М'Эльвина! Ваш рассказ так занимателен, так оригинален, что я рад слушать вас до завтра!
— Так вот, я на другой день зашел к своему новому знакомому и вновь услышал от него наставительное слово о том, что честность — лучшая политика в жизни: затем мой новый знакомец осведомился, какой род занятий был до сего времени моим, на что я, умолчав о моем наследственном роде занятий, сказал ему, что я — моряк, но в данный момент нахожусь без дела.
— В таком случае, — сказал мой покровитель, — я могу найти для вас подходящее занятие: один из моих приятелей говорил мне, что ему нужен лихой и смелый капитан на его судно, и если вы желаете, я могу предоставить вам это место!
— Понятно, что я обеими руками ухватился за это предложение и вот таким образом стал командиром судна. Теперь я уже три года как состою капитаном то на том, то на другом из судов моего покровителя, который, как оказалось, сам нуждался в бравом капитане для своего люгера, возившего, как и все остальные его суда, контрабанду между Гавром и английским побережьем. За все это время я честно работал на него: он же всегда был щедр и великодушен ко мне, а дочь его — прелестнейшее существо, какое я когда-либо встречал!
— Все это прекрасно, М'Эльвина, но скажите, каким образом вы, который постоянно трактуете о честности, миритесь с профессией контрабандиста?
— Очень просто, я твердо убежден, что в ней, в сущности, нет ничего бесчестного! Это дело запрещенное и рискованное, да, но не бесчестное: мы покупаем товар за деньги и продаем за деньги без обмана. Всякий, кто покупает его, знает, что это контрабанда, и тем не менее все покупают с большой охотой. Мы возим контрабанду потому, что это дает нам средства к существованию, а богачи и аристократы, те самые, что пишут и утверждают законы, те пользуются ею для удовлетворения своей прихоти, своей любви к роскоши и к безделушкам. Итак, если они сами, создавшие и утвердившие закон, нарушают его, то почему же нам уважать его больше, чем они? Не будь спроса на контрабандный товар, не было бы и контрабанды:
— Да, конечно!
— И вот, пока я не услышу, что этих разряженных в контрабандные предметы знатных аристократок хватают и сажают, как нас грешных, на 12 месяцев в тюрьму, до тех пор не стану считать, что нарушение такого несправедливого закона есть преступление и дело нечестное!
— Вы, пожалуй, правы, М'Эльвина! Действительно, эти господа судьи должны были бы засаживать в тюрьму вместе с бедняками контрабандистами и своих жен и дочерей: тогда мы могли бы верить в справедливость закона и уважать его!
— Messieurs! — послышался за дверью голос содержателя гостиницы, — г. Вожу, портной, пришел! Прикажете провести его сюда?
— Да, да… я жду его.
Вошел портной с громадным узлом готового платья.
— Здравствуйте, г. Вожу! Оденьте мне этого юношу как следует, дайте ему две смены платья и небольшой запас белья и других необходимых мелочей! — проговорил М'Эльвина и принялся расталкивать крепко спавшего в углу дивана Вилли.
— Ну, мистер Вильям Сеймур, кажется… Мичман, кажется… — передразнил М'Эльвина своего юного протеже, который вскочил на ноги, едва сознавая, что с ним.
Час спустя Вилли был одет франтом, и подле него лежал новенький чемодан с полной экипировкой.
— Ну, вот теперь у вам будет одним вымыслом меньше на совести, — сказал М'Эльвина, когда портной удалился. — Ведь, вы говорили, что отправляетесь в Лондон делать себе экипировку: теперь она сделана, хотя не в Лондоне, но это, пожалуй, все равно!
Потеряв одного покровителя в лице капитана М., Вилли нашел другого в капитане М'Эльвина, а для него, в его юном возрасте, было совершенно безразлично — быть офицером на английском военном судне или на контрабандистском шлюпе.
Как все люди, долго жившие ложью и обманом, М'Эльвина подозревал всех в обмане и лжи и потому в странном рассказе Вилли долгое время видел пустой вымысел и только с течением времени убедился в том, что мальчик говорил правду. Вместо того, чтобы сделать его своим слугой, он сделал его своим товарищем и удивительно привязался к нему. Вилли же, подобно большинству юных и впечатлительных сердец, был глубоко признателен каждому, в ком он встречал к себе любовь и ласку, и тоже не оставался в долгу у М'Эльвина.
Прожив более месяца в Шербурге, М'Эльвина стал снова грузиться, чтобы с новым транспортом идти в Англию.
— Вилли, — заметил он однажды вечером, когда они сидели вместе за стаканом вина, — я, вероятно, завтра уйду со своим судном в Англию. Что мне сделать с тобой? Мне бы не хотелось расставаться с тобой, но я полагаю, что для тебя будет лучше, если я оставлю тебя здесь: ты не можешь быть нам полезен, а только стеснишь нас, если нам придется прибегнуть к шлюпкам!
Но Вилли сильно протестовал против этого:
— Боже мой! Почему это у меня никогда не было друга, с которым мне не приходилось бы тотчас же расстаться?! — и слезы навернулись у него на глаза при воспоминании о своих бывший утратах.
— Надеюсь, что мы расстаемся с тобой ненадолго, дорогой мой, — возразил М'Эльвина, тронутый привязанностью юноши. — Я тебе сейчас разъясню, почему решил оставить тебя здесь: если я этот раз благополучно доставлю на место свой груз, то не вернусь сюда обратно, а проеду в Лондон, где у меня есть дела. Кроме того, мне придется в течение пяти-шести месяцев быть все время в разъездах, так как ты знаешь, что в Гавре у меня строится судно, и мне необходимо лично наблюдать за его снаряжением. Вот почему, вместо того, чтобы таскать тебя за собой с места на место, я на это время хочу поместить тебя пансионером в одно из здешних учебных заведений и дать тебе возможность научиться чему-нибудь, а главное — освоиться с французским языком, что, со временем, может тебе быть весьма полезно!
Привыкший беспрекословно покоряться всякому распоряжению или приказанию, Вилли примирился и с
