Потом появилась Амфитрита на таком же станке; ее везли шесть человек белых и одетых подобно первым. Богиню представлял атлетический и безобразный «человек, изрытый мелкой оспой, одетый по- женски, с женским чепчиком на голове, и украшенный ветвями морской травы; он держал в руке своей острогу, на которую была насажена рыба; а на коленах у него лежал один из корабельных юнг, одетый дитятей, в длинном платье и чепчике, державший в руке свайку, висевшую на шее на веревочке: это служило ему пособием для прорезывания зубов, вместо костяного кольца, употребляемого детьми на берегу. Возле него находилась нянька с ведром, полным бурго21 или пудинга, которым она по временам кормила его железным поварским уполовником. Два или три дюжие человека, одетые нимфами, прислуживали богине и несли с собой зеркало, несколько скребниц, на подобие лошадиных, березовый веник и горшок с красной краской вместо румян.
Когда эта процессия показалась на баке, капитан, в сопровождении своего буфетчика, несшего поднос с бутылкой вина и несколькими стаканами, вышел из каюты; и тогда колесницы морских богов направились на шканцы. Нептун преклонил свой трезубец и поднес капитану дельфина, а Амфитрита рыбу, в знак дружества к королю Великобритании.
— Я пришел, — сказал морской бог, — встретить и приветствовать вас в пределах царств моих и представить вам жену мою и сына.
Капитан поклонился.
— Позвольте мне спросить о моем брате и подданном государе, добром, старом короле Георге?
— Он не так здоров, — отвечал капитан, — как желали бы того я и все подданные.
— Очень жаль, — отвечал Нептун; — а как поживает принц Уэльский?
— Принц здоров, — сказал капитан, — и теперь правит как регент, во имя своего царственного отца.
— А каково живет он с своей супругой? — спросил любопытный Нептун.
— Довольно дурно, — отвечал капитан.
— А, я так и думал, — сказал бог морей. — Его королевское высочество должен взять пример с меня: быть всегда у себя хозяином и не заставлять других думать, что не он распоряжается.
— Но скажите, ваше величество, какое ж особенное средство имеет вы для извлечения дурной жены? — спросил капитан.
— Три фута брам-брасу22 каждое утро перед завтраком, в течение четверти часа и полчаса по воскресеньям.
— Зачем же по воскресеньям больше, нежели в простой день? — спросил капитан.
— Почему? — сказал Нептун. — Потому что она, наверное, подгуляет в субботу23; а притом по воскресеньям имеет меньше занятий и более времени думать о грехах своих и приносить покаяние.
— Но вы, наверное, не позволили бы принцу бить таким образом супругу свою?
— Не позволил ли бы я? Наверное, нет, если она ведет себя как должно; но если дает волю языку и непослушна, то я угостил бы ее, как свою Амфочку — не правда ли, Амфи? (ударяя богиню в подбородок). — Мы не имеем дурных жен на дне наших морей, и если вы не знаете, как держать своих в повиновении, так присылайте их к нам.
— Но средство вашего величества очень жестоко и в особенности неприлично для принца.
— Тогда заставьте лордов, находящихся при короле, исполнять это, — сказал угрюмый Нептун. — Если они поленятся, в чем они вообще, смею сказать, весьма грешны, то пошлите за шкиперским помощником на Ройяль Билли24, — он услужит ей, уверяю вас; и еще вдобавок за полгаллона рома заставит старых гвардейских драбантов танцевать вокруг компаса, как пляшут под линьками.
— Его королевское высочество, конечно, выслушает ваши советы, мистер Нептун; но я не могу вам сказать, последует ли он им. Не угодно ли вам выпить за здравие его королевского величества?
— От всего сердца, сэр; я был всегда добрый приятель короля и готов выпить за его здоровье и сражаться за него.
Капитан поднес морскому богу полный стакан мадеры, а другой богине.
— Пью за здоровье и многолетие нашего возлюбленного короля и всей его королевской фамилии! Дорога наша была необыкновенно затруднительна, и мы не смачивали еще губ своих с тех пор, как оставили остров Св. Фомы на экваторе, сегодня утром. Но нам нельзя терять времени, капитан; я вижу здесь много новых лиц, как будто требующих, чтобы их умыли и выбрили; а если мы прибавим еще кровопускание и лекарства, то это принесет им большую пользу.
Капитан кивнул головой в знак согласия, и Нептун, ударивши о палубу концом трезубца, потребовал внимания и так обратился к своему двору:
— Послушайте, мои тритоны, вы призваны сюда брить, купать и лечить всех, кого понадобится, но я повелеваю вам быть вежливыми. Я не позволю никаких грубостей; если мы заслужим дурную славу, то не получим дани; а первого, кто ослушается моих приказаний, я привяжу к десятидюймовой мортире и потоплю в океане на десять тысяч сажень глубины, где он будет питаться одной только соленой водой и морской травой целые сто лет. Приступайте же к вашей работе.
Двенадцать человек с толстыми палками немедленно отправились на шкафуты, посылая вниз всех, кто еще не был брит и мыт (то есть в другом полушарии) и строго присматривали за ними, покуда вызывали их наверх одного за другим.
Коровье стойло заблаговременно было приготовлено, чтобы служить ванной; его обили парусиной вдвое и в некоторых местах заколотили досками; оно вмещало в себе до четырех бочек воды, и беспрестанно наполнялось помпой. Многие из офицеров откупились от бритья бутылкой рома; но ни один не мог избежать окропления соленой водой, которая лилась на них в большом изобилии; досталось даже и на долю капитана; но он нисколько не огорчился и, казалось, оставался доволен шуткой. Легко можно было видеть при этом случае, в какой степени кто был любим командой, по мере жестокости, с какою с ним обходились. Новичка сажали на край стойла, спрашивали его о месте рождения и в то время, как он открывал рот, бритвенная щетка цирюльника, должность которой отправляла большая малярная кисть, втыкалась в рот полная грязного мыла, и им намазывали потом лицо и подбородок; все это немилосердно соскабливалось огромной бритвой. Доктор щупал у него пульс и прописывал пилюлю, насильно забивавшуюся ему за щеку; а склянка со спиртом, у которой пробка вооружена была короткими заостренными гвоздиками, с такой силой подносилась к носу, что окровавливала его; после этого пациента опрокидывали в ванну и предоставляли ему выбираться из нее как умеет.
С солдатским капитаном, унтер-офицером, комиссаром, баталером и унтер-баталером обращались жестоко. Мичманы искали старшего лейтенанта; но он старался держаться под крылом у капитана и долгое время ускользал от нас. Наконец, сильный шум на баке заставил его прибежать туда, где все мы окружили его и так начали обливать ведрами воды, что он рад был скрыться в шканечный люк и искать убежища в кают-компании. Когда сбегал он по трапу, мы кидали вслед ему ведра, и он запнулся и полетел кувырком.
Комиссар заперся в своей каюте; саблями и пистолетом грозил он всякому, кто к нему ворвется; но мичманов нельзя было испугать этим; мы вытащили его и славно окатили с головы до ног, потому что он не отпускал нам вина сверх положенного. Его повели наверх с большой церемонией; саблю держали у него над головой, а пистолеты опущены были в ведро с водой и неслись перед ним; после немилосердного бритья, леченья и погруженья в ванну, он возвратился в каюту, как мокрая крыса.
Солдатский старший лейтенант, всегда надоедавший нам своей немецкой флейтой, составлял для нас славную добычу. Не имея уха, он не щадил наших, и потому мы потащили его в ванну и вдобавок к прочим номерам праздника заставили выпить полкружки соленой воды, наливая ее ему в рот через его же флейту. Я припоминаю теперь, что издаваемые им при этом случае крики, заставили старшего лейтенанта подойти к нам с приказанием отпустить бедного музыканта.
Таким порядком продолжались увеселения праздника; однако сцена скоро переменилась. Один из фор- марсовых, доставая воду с русленей, упал за борт; об этом сейчас же закричали, и корабль привели в дрейф. Я побежал на корму, и, видя, что упавший не может плавать, кинулся в воду для спасения его. Вышина, с какой я бросился, заставила меня глубоко уйти под воду; вынырнув, я увидел руку человека и поплыл к ней. Но, о Боже! каков же был мой ужас, когда я увидел себя посреди его крови. Я сейчас же
