сказав, что мука ожидания прерывает дыхание человека на время, как затяжная петля, отнимающая возможность дышать у повешенного. (Буль-буль).
— А теперь, сказав все это, мастер, наполните-ка вашу трубку, — заметил Том старший.
— А я налью вам стакан, сэр, — прибавила Мэри. — Вы произносите такие длинные слова, что у вас, вероятно, в горле пересохло.
На этот раз Домине не противоречил и скоро облек и себя и Мэри облаком дыма, сквозь которое рдел его нос, походивший на индийский корабль в тумане Ла-Манша.
ГЛАВА XXV
— Вот что я скажу, мистер Степлтон: не открыть ли нам немножко дверь, — помолчав минуты две, сказал старый Том. — Добрый джентльмен страшно дымит.
Степлтон утвердительно кивнул головой, и я открыл верхнюю часть двери.
— Дедушка, скажите, весело ли вы болтали с мисс Мэри? — продолжал Том.
— Я наслаждался беседой с нею, как Юпитер, — ответил Домине.
— Никогда не слыхал об этом господине, — отозвался «друг кормчий».
— Я так и думал, — проговорил мой наставник, — но Джейкоб может рассказать тебе его историю; ее ты найдешь в «Превращениях» Овидия.
— Никогда не слыхивал о такой стране, мастер.
— Друг кормчий, это книга, а не страна. Там ты можешь прочитать, как Юпитер в облаке впервые спустился к Семеле.
— А скажите, пожалуйста, откуда он приехал?
— С неба.
— Черт возьми! Ну, если я когда-нибудь попаду туда, я там и останусь, — сказал Том.
— Все сделала любовь, всемогущая любовь, — ответил Домине, умильно поглядывая на Мэри.
— Ничего не понимаю, — протянул старый Том.
— Человеческая природа, — пробормотал Степлтон.
— Не первое судно заблудилось в тумане, — заметил Том молодой.
— Конечно, мальчик, — сказал ему отец. — Но теперь мы можем дышать, а потому не спеть ли нам? Что спеть тебе, красавица, морскую песенку или что-нибудь веселое?
— Что-нибудь про любовь, если вам все равно, сэр, — сказала Мэри, обращаясь к Домине.
— Будет очень приятно, — ответил он. — Друг кормчий, спой что-нибудь из Анакреона.
— Это что за штука? — крикнул молодой Том, подняв глаза и вынув трубку изо рта.
— Верно, что-нибудь про вино и женщин, — сказал старик Том. — Извольте же, я спою вам хорошую, старую, вполне пристойную песню.
И он запел звучную английскую песню про грезы любви, весну и счастье.
Вино, кокетливые глазки Мэри и нежная мелодия совсем вскружили голову Домине, он поглядывал на Мэри до того сладкими глазами, что мы с младшим Томом невольно громко рассмеялись.
— Мальчики, мальчики, — сказал Домине, — вы вернули меня из мира сладких грез, которые создал музыкальный голос друга кормчего. А между тем я не вижу, чтобы в этой песне было что-нибудь смешное. Продолжай, кормчий, не обращай внимания на них; а вы помолчите.
Когда окончился второй, очень нежный куплет, Домине, сперва спокойный, опустил голову на руку и глубоко задумался. Куплет окончился стихом:
О чудный свет, ты не согреешь Печальной жизни, полной слез…
— Нет, — сказал Домине, говоря с собой, — это неправильное выражение: «печальная жизнь, полная слез… » Жизнь не печальна. Сердце бьется и замирает. Однако, неужели я, Домине Добс, забуду свои обязанности и удовольствие снова… Нет, я сейчас уйду, чтобы рано утром быть на месте и учить семьдесят мальчиков.
— Неужели вы хотите уйти от нас, сэр? — спросила Мэри, схватив Домине за руку.
— Именно, красавица, — ответил он, — надвигается поздний час, а у меня есть обязанности, — и Домине поднялся со стула.
— Обещайте опять прийти к нам.
— Может быть, приду.
— Если не придете, я не отпущу вас теперь…
— Право же…
— Обещайте, — прервала его Мэри.
— Да я…
— Обещайте! — крикнула она, удерживая Домине за руку.
— Хорошо, обещаю, раз ты этого требуешь, — ответил Домине. — А теперь покойной ночи.
И он ушел. Я был очень рад, что мой старый наставник выказал такую твердость, и решил завтра же поговорить с Мэри и попросить ее не кокетничать больше с ним и не смеяться над бедным стариком. Мэри посмотрела на меня, точно ожидая улыбки одобрения, но я презрительно отвернулся от нее. Том младший тоже сидел молча и не обращал на нее внимания, а через четверть часа предложил отцу уйти. Они ушли. «Пир» окончился. Мэри была задумчива и молчалива, старый Степлтон докуривал трубку, я взял свечу и ушел спать.
На следующий день погода изменилась, началась оттепель. Дня через три или четыре река вскрылась и настолько очистилась ото льда, что навигация могла начаться. Мы поспорили и поссорились с Мэри. Я сказал ей, что ее поведение мне не понравилось, она резко возражала мне. Уроки прекратились, и мы даже перестали разговаривать между собой. Никто из нас не делал первого шага к примирению, и ссора затягивалась. Мэри страдала больше меня, так как теперь тотчас же после завтрака я уходил и не возвращался до обеденного времени. Сначала Степлтон работал очень правильно, но недели через две он стал предоставлять мне дело, а сам уходил в трактир. Погода сделалась теплой, она так скоро изменилась, что большая часть деревьев оделась листьями, конские каштаны даже зацвели. Ялик постоянно работал, и каждый вечер я передавал старому Степлтону от четырех до шести шиллингов. Жизнь восхищала меня, и ее мне портила только ссора с Мэри. Старого Степлтона никогда не бывало по вечерам, и я томился скукой, так как не разговаривал с его дочерью. Однажды вечером, читая книгу, я решил сделать первый шаг к примирению, когда Мэри, сидевшая за иглой, спросила меня, что я читаю. Я ответил ей спокойно и серьезно.
— Джейкоб, — продолжала она. — Я нахожу, что вы поступили дурно, обижая меня. Вы должны были сделать первый шаг.
— Я нахожу, что был прав, — ответил я.
— Да я не говорю, что вы были неправы, — продолжала молодая девушка. — Ну, что в том? Вы должны были уступить женщине, потому что так делает весь мир. Разве вы не всегда уступаете женщинам? Разве это не наше право?
— Считаю, что когда женщина неправа, ей не надо уступать; во всяком случае, это зависит от того, насколько она неправа, а я нахожу, что вы показали недоброе сердце, Мэри.
— Недоброе сердце? Как так, Джейкоб?
— Вы разыграли относительно Домине комедию, забыв, что шутка для вас может для него быть смертью.
— Неужели вы хотите сказать, что он умрет от любви? — со смехом спросила Мэри.
— Надеюсь, нет, но вы сделали все, что могли, чтобы он был несчастен.
— А почему вы знаете, что старый джентльмен мне не нравится, Джейкоб? Почему бы мне не полюбить его, такого ученого? Мне говорили, что старые мужья больше гордятся своими молодыми женами, чем молодые. Почему вы думаете, что я только шутила?
— Потому что я знаю ваш характер, Мэри, и меня нельзя обмануть, — заметил я. — Если вы хотите оправдываться таким путем, нам лучше вовсе не говорить.
— Боже, какой вы свирепый! — сказала она. — Ну, предположим, я была любезна со старым джентльменом. Но разве молодые обращали на меня внимание? Разве вы или ваш друг Том говорили со
