Глава 6
В эту ночь Дженни приснился Бреннен. Сон был эротическим, совсем непохожим на прежние. Джек, совершенно обнаженный, овладел ею, стоя сзади. Его тело было смуглым с головы до ног и бугрилось мускулами.
Они стояли за бильярдным столом в «Морском бризе», но рядом никого не было. На ней был только топ и крошечные белые трусики. Джек поцеловал ее в шею, а затем опрокинул на зеленое сукно. Одна рука гладила ее грудь и ласкала сосок, другая скользнула по животу и проникла в трусики. Дженни явственно ощущала прикосновение мозолистых пальцев и прижавшуюся к ней его плоть — твердую, мощную, горячую…
Его ладонь гладила, сжимала, ласкала ее лоно. Затем палец Джека скользнул между ее ног и принялся нежно поглаживать там.
— Джек… — прошептала она, выгибая спину и прижимаясь к его груди. И тут его длинные пальцы впились в трусики Дженни и одним движением разорвали их.
— Раздвинь ноги, Дженни, — приказал Бреннен. Голос его, как всегда, был хриплым и сексуальным. Затем Джек приготовился, растянул пальцами ее влажные губы и ринулся вперед. Толстая, упругая плоть заполнила все ее влагалище. Ощущение было столь сильным, столь возбуждающим, что Дженни громко застонала.
Испарина покрыла ее тело. Дрожащие пальцы впились в прохладную зеленовато-белую простыню. Дженни облизала губы и вздрогнула от пронизавшего ее жара.
— Еще… Джек… пожалуйста… — прошептала она, пытаясь удержать в себе могучую плоть, которая начала выскальзывать наружу. — Пожалуйста…
Но Джека уже не было.
Пивной бар тоже исчез. Внезапно она оказалась стоящей рядом с огромной кроватью на четырех столбах, задернутой белыми занавесками из китайского шелка, на которых были вышиты гигантские пурпурные цветы. Шелковый балдахин вздымался над мягкой периной из гагачьего пуха, а натертый до блеска мозаичный паркет отражал лепнину высокого потолка.
Чей-то тихий плач заставил Дженни снова посмотреть на кровать. Возле нее стояла молодая негритянка, наклонившись так, как только что в предыдущем сне стояла Дженни. Обнаженная девушка дрожала всем телом. Ее спина и ягодицы были исполосованы рубцами; еще больше рубцов было на крепких черных ляжках.
— Простите меня, миссис. Пожалуйста, больше не бейте… — Но в ту же секунду ремень со свистом опустился на ее обнаженный зад, а затем хлестнул по плечам.
Женщина, державшая ремень, ощущала неистовое возбуждение. Ее прекрасные белые руки дрожали от похоти, возраставшей с каждым ударом, груди и чрево чудовищно напряглись, влагалище стало мокрым.
Еще трижды просвистел ремень, и девушка разразилась рыданиями, умоляя о прощении и клянясь, что она больше никогда не посмеет ослушаться.
Женщина провела рукой по трепещущим ягодицам юной негритянки, лаская и поглаживая их, а затем еще раз опустила на них кожаный ремень.
— Иди, Мэйзи, — приказала она, — иди и помни тот урок, который получила сегодня вечером.
— Ага, миссис. Ага, я… я запомню.
Еле двигаясь, ступая, как древняя старуха, негритянка подобрала свою длинную тонкую юбку и голубую, расшитую цветами безрукавку, а затем вышла в дверь, прикрываясь одеждой. Ее жалобный плач слышался из коридора, со ступенек лестницы, из гостиной, становился глуше, глуше и наконец совсем затих.
Женщина присела на обитую красным шелком скамейку, стоявшую недалеко от изножья огромной кровати под балдахином, и провела рукой по низкому вырезу платья. Светло-голубой шелк подчеркивал пышную грудь, гладкие белые плечи и гордость женщины — ее тонкую талию.
Длинные белые пальцы скользнули в лифчик; она крепко сжала свои роскошные, полные груди и принялась массировать соски, которые вскоре напряглись и набухли. Другая рука легла на тяжелые складки юбки и прижалась к влагалищу.
Женщина продолжала ласкать себя, но не могла насытиться. Раздосадованная, она позвала горничную, чтобы та помогла ей раздеться. Она кусала губы от нетерпения, но минуты шли, а никто не появлялся. Тогда она подумала о том, сколько времени у нее впереди, и о наслаждении, которое ожидало ее при воспоминании об исхлестанной до крови девушке.
Она наклонила голову, прижалась щекой к резному деревянному столбу и вдруг расхохоталась. Пронзительный, душераздирающий хохот разрывал тишину и эхом отдавался от стен спальни, пока у Дженни не зазвенело в ушах…
Глаза ее тут же открылись. Несколько секунд она лежала неподвижно. Сердце неистово колотилось, ее бросило в холодный пот. Дженни пыталась забыть этот сон, пыталась уничтожить его. Она пыталась прогнать его, сделать вид, что его не было…
Когда все усилия оказались тщетными, она перевернулась на бок, прижала колени к животу и заплакала.
Вскоре горючие слезы промочили подушку. Она так и не заснула, но не вылезла из постели. Дженни чувствовала себя больной, разбитой, виноватой, смущенной и пристыженной. И вдобавок испуганной.
Она уже видела эту женщину. Женщину с безумным, леденящим кровь хохотом. Что означают эти ужасные образы? Почему только она одна видит их? Какое они имеют к ней отношение?
Дженни закусила дрожащую губу, но слезы продолжали струиться по ее щекам. Что же с ней происходит? Неужели она могла быть таким чудовищем, такой садисткой? Возможно, в ней гнездились тайные пороки. Возможно, эротические мечты о Джеке пробудили темную, зловещую сторону ее натуры.
Дженни попыталась задуматься над этим. Боль никогда не доставляла ей удовольствия. Она даже телевизор выключала, если в фильме попадались такие сцены. Она заставила себя вспомнить это зрелище, увидеть плачущую, избитую юную негритянку, заставила себя снова встать на место странной женщины, чтобы проверить, возникнут ли в ней самой эротические ощущения.
Ничего.
Ни малейшего признака возбуждения. Однако сон казался достаточно реальным. Как и женщина, которая была частью этого сна. Сон был порожден разумом Дженни, но почему?
Ей так и не удалось уснуть до рассвета, затем она задремала и пробудилась лишь, когда комнату залило яркое солнце. Дженни пролежала в постели почти все воскресенье, то засыпая, то просыпаясь. В три часа она поднялась и оделась, но весь остаток дня думала про свой сон.
Когда настал вечер, она была так расстроена, что не могла есть. Теперь о нормальном сне не могло быть и речи. Возможно, он не придет никогда. Наконец она не выдержала и позвонила доктору Хэлперн домой, чего никогда не делала раньше, даже в первые дни после убийства Билла, хотя доктор и дала ей номер телефона — «для экстренных случаев».
— Дженни, это вы? — раздалось после третьего длинного гудка. Слава Богу, Хэлперн уже вернулась после короткого отдыха на Багамах. — В чем дело, дорогая, что случилось?
— Я… мне необходимо увидеться с вами, доктор Хэлперн. У меня нет сил ждать до следующей пятницы.
— Успокойтесь, Дженни. Сделайте пару глубоких вдохов. — Дженни исполнила то, что ей велели. — А теперь сядьте.
Провод у телефона был длинный, и Дженни пошла на кухню и села в дубовое кресло с высокой спинкой.
— Дженни, вы сели?
Она машинально кивнула и только потом спохватилась, что Хэлперн ее не видит.
— Да…
— Теперь рассказывайте, что стряслось.
