мне два года! У меня нет другого выбора…
Они миновали стадион для гольфа, выбрали маршрут А-1 и по левой стороне шоссе поехали в Роуз- Холл.
— А я по-прежнему считаю, что все это чушь. Не верю, что твои сны имеют какое-нибудь отношение к реинкарнации. Просто ты где-нибудь вычитала это. Портье сказал, что это — место паломничества туристов. Может быть, тебе попадалась на глаза какая-нибудь рекламная брошюра или ты читала про эту Палмер в библиотеке. Вот и все объяснение.
— Если бы… О Господи, я сама хотела бы так думать, но в глубине души знаю, что это неправда.
Едва они подъехали к дому, как это стало окончательно ясно. Именно таким он ей и запомнился — огромный трехэтажный георгианский особняк с высокими стрельчатыми окнами и тяжелой резной дверью. И сразу же в ее мозгу зароились картины, образы и фрагменты таинственного прошлого.
Но все же многое изменилось — доктор Бейли оказался прав. Сейчас, когда Дженни знала причину появления этих образов, ей было легче держать себя в руках. Теперь это больше напоминало взгляд на прошлое через окошко, а не непосредственное участие в событиях, как было раньше.
Не последнюю роль сыграло и то, что дом, во многом оставшийся прежним, тоже стал другим. По словам сопровождавшего их коротышки-гида с кожей шоколадного цвета, первоначальный особняк Палмеров был сожжен много лет назад. Уцелели лишь толстые внешние стены. Прежний интерьер был до мельчайших деталей восстановлен нынешними владельцами дома, не пожалевшими времени и средств на реставрацию.
Но, слава Богу, разница все же оставалась и создавала что-то вроде защитного барьера, который позволял ей смотреть на вещи, переживать ужасные воспоминания и сводить концы с концами без угрозы стать частью происходившего.
Знание того, что она сделала, причиняло Дженни новые мучения. С каждым новым разоблачением ее лицо становилось чуточку бледнее. Внутри все свело, пульсирующая головная боль доводила ее до умопомрачения. Но чувствовала она только одно — неизъяснимое отчаяние. То самое отчаяние, которым заканчивались все ее сны.
— Что-то ты мне сегодня не нравишься, малышка!.. — тревожно сказал Джек. — Не лучше ли нам убраться отсюда подобру-поздорову?
— Нет, — она покачала головой, — пока ты со мной, мне ничего не страшно.
Лицо Джека оставалось мрачным, но он сжал ее руку.
— Я не отойду от тебя ни на миг!..
Они прошли вестибюль с витой лестницей красного дерева, заглянули в туалетную, а затем перед ними предстал великолепный салон. Элегантная мебель выглядела именно так, как ей запомнилось: роскошные столы времен королевы Анны,[13] кресла эпохи короля Вильгельма,[14] хрустальные люстры и пушистые восточные ковры. А в столовой они обнаружили эпплуайтовский столик — почти такой же, как тот, который остался в ее памяти.
Они поднялись наверх. Дженни опиралась на руку Джека, благодарная ему за поддержку. У спальни, где был убит один из мужей, которую Энни всегда держала под семью печатями, Дженни не выдержала. Сердце бешено заколотилось и вынудило ее прислониться к стене. Она закрыла глаза и прерывисто задышала.
Джек не сдержался:
— Черт побери, Дженни…
— Подожди минутку. Сейчас все пройдет.
Отогнав от себя страшные воспоминания о смерти и отчаянии, она двинулась по коридору. Вслед за группой туристов они вошли в спальню Энни Палмер. Туда, где она провела последние часы своей жизни.
Стоя за спинами туристов и ощущая на талии теплую, сильную руку Джека, она прислушалась к гиду, излагавшему кровавые подробности восстания рабов, которое привело Энни к гибели.
— Комната была… другой, — с трудом пролепетала Дженни. Во рту пересохло, ноги у нее подкашивались. — На туалетном столике всегда стояла ваза со свежими цветами, но он находился не здесь, а там… — указала она дрожащей рукой на противоположную стену, — рядом с чудесным напольным расписным кувшином из фарфора, привезенным ее матерью из Англии. А у кровати на четырех столбах под пологом лежал пушистый темно-красный персидский ковер, в котором по щиколотку утопали ноги. Она ненавидела вставать босиком на холодный паркет…
На скулах Джека заиграли желваки. Он не спорил, но было ясно, что слова Дженни пришлись ему не по вкусу. Как будто она сама этим упивалась!.. Правда о том, кем она была в прошлой жизни и какие ужасные преступления совершила, принимала все более реальные очертания.
Туристы отправились в заднюю часть дома, и они двинулись следом. Как и вспоминала Дженни, широкий луг спускался к пруду, затерявшемуся среди скал. Слева от него на краю зарослей сахарного тростника находилось то место, где был отравлен молодой любовник Энни. Стоило Дженни посмотреть в ту сторону, как ее грудь чуть не разорвалась от мучительной боли. Горе стало таким острым, что едва не поглотило ее. По щекам Дженни заструились слезы.
— Все эти люди… погибли из-за меня!..
— Ну вот что, пошли отсюда! — Бреннен крепко схватил ее за руку, показывая, что шутить не намерен, потащил к выходу, а затем повел к машине. Напрасно Джек ждал, что она будет спорить.
— Е-есть еще одна вещь… — еле слышно пролепетала вконец измученная женщина.
Он остановился и решительно выпятил подбородок.
— Какая?
У Дженни онемели бескровные губы, лицо было белее цветов, которых здесь было в изобилии.
— Сувенирная лавка. Нужно купить книги. Я должна знать об Энни как можно больше.
— Совершенно ни к чему.
— Я должна, Джек.
Дженни неверными шагами устремилась к магазину, где был маленький книжный отдел. Джек крепко держал ее за руку: так она чувствовала себя более защищенной.
Об Энни Палмер и легендах Роуз-Холла было написано немало. Когда они покинули магазин, Дженни несла в руках целую кипу брошюр: одни были посвящены Роуз-Холлу и Пальмире, тоже принадлежавшей Палмерам, другие самой Энни, легендарной «белой ведьме Роуз-Холла».
Когда Джек выехал с автостоянки, Дженни съежилась на сиденье рядом, прижав книги к груди; горькие слезы текли по ее щекам. У нее по-прежнему стучало в висках и невыносимо болело сердце.
Джек не оставил надежды успокоить любимую:
— Все кончено, Дженни. То, что случилось в этом доме, то, что ты якобы запомнила, произошло сто шестьдесят с лишним лет назад. Оно в прошлом и останется там. Ты должна забыть об этом.
Но Дженни заплакала еще сильнее. Сейчас, когда кусочки сложились, она получила подтверждение тому, о чем всегда боялась думать. Прекрасная юная девушка, которая любила Джейсона Соммерса, женщина, полная страсти и надежды, от горя сошла с ума. Измена Джейсона и ужасная новость о том, что единственный миг их запретной близости закончился беременностью, довели Энни до отчаяния, которое в конце концов помутило ее рассудок.
Она была так одинока, так безутешна!.. Ждала весточки, надеялась, что Джейсон скоро приедет. Но неделя сменялась неделей, писем не было, и ее страх и отчаяние росли. Не зная, к кому обратиться, она воспользовалась помощью простой деревенской женщины. Она очень хотела ребенка от Джейсона, однако, чтобы выжить самой, надо было избавиться от бремени.
Но Энни слишком долго ждала.
Дженни видела кровь. Столько крови, что земляной пол стал ярко-красным. И ощущала боль — Боже милосердный, ее чуть не разорвало пополам.
Энни очнулась через несколько дней — горящая от лихорадки, на пороге смерти. В конце концов она выжила, но уже никогда не смогла бы родить дитя. Энни плакала, пока не заболело горло и едва не разорвались легкие. Она оплакивала ребенка, которого потеряла. Оплакивала Джейсона. И самое себя.
К мужчинам, которые последовали за Джейсоном, которые пользовались ее одиночеством, разбитым
