— Я люблю вас… но… никогда не могла допустить и мысли, что… и вы полюбите меня!
— По-моему, я полюбил вас с нашей первой встречи, когда вы так ловко укротили Вулкана, и потом, когда уехал из замка, все время думал о вас, и хотя старался выкинуть эти мысли из головы, ваши глаза преследовали меня.
— Неужели… так было?
— Я говорю чистую правду, и, когда сегодня здесь была Кэролайн, я понял, что мне повезло и на этот раз, ибо благодаря капризу судьбы я женился именно на той девушке, о которой мечтал.
— Но в это трудно поверить! Маркиз улыбался.
— Вижу, мне долго придется убеждать вас, что это все чистая правда, дорогая. И я собираюсь вас целовать и целовать и хочу, чтобы вы знали, что все время мечтал об этом с того момента, когда вы сказали, что мы можем быть лишь друзьями.
— Как же я могла быть такой глупой?
И маркиз целовал ее все более настойчиво, всеболее властно, пока все ее тело не затрепетало от страсти, которую он пробудил в ней; она прижималась к нему все тесней и тесней.
Поскольку ее сердце неистово билось рядом с его сердцем, она чувствовала, что и он взволнован до глубины души и что и ему передается ее возбуждение.
Когда она почувствовала, что он как бы унес ее с собой в поднебесье, оставив землю далеко внизу, он сказал незнакомым ей охрипшим голосом:
— Дорогая! Радость моя! Я хочу тебя! Одному Богу известно, как я хочу тебя! Но я не сделаю ничего, что напугало бы тебя.
— Я вовсе не боюсь.
— Ты уверена? Абсолютно уверена?
В ее голосе прозвучала страсть, когда она ответила:
— Прошу вас, научите меня любви; научите, как любить вас так, как бы вы хотели.
— А ты уверена, что не напугана?
— Я боюсь… только… сделать что-то не так. Он то ли издал смешок, то ли охнул от счастья. Затем он снова целовал ее еще более страстно и властно, чем раньше.
Его руки касались ее, и ей показалось, что их обоих увлек какой-то волшебный поток.
Ее слепил свет, в их душах играла музыка, и, когда маркиз овладел ею, она поняла, что искала именно эту красоту, которую чувствовала во всем живом.
Красоту любви, жизни, Бога, которую можно найти лишь тогда, когда два человека сливаются воедино от экстаза и восторга, уносящего их в рай.
Много позже, когда солнце зашло за горизонт и комнату, как и сад за окном, заполнили вечерние тени, Рокуэйна повернулась и поцеловала его в плечо.
Он обнял ее покрепче и сказал:
— Сделал ли я тебя счастливой, дорогая? Я не причинил тебе боли?
— Я даже не знала, что могу быть такой счастливой и в то же время какой-то другой!
— Именно этого я и хотел, моя ненаглядная, и мне кажется, что мы прикоснулись к чему-то божественному.
— Как тебе удается быть таким чудесным? Твоя магия так сильна, что теперь я понимаю… что такое любовь.
Маркиз усмехнулся и сказал:
— Это твоя магия, моя восхитительная женушка, от которой я не мог никуда убежать со дня нашей первой встречи. Я чувствовал, как она притягивает меня, держит, и хотя говорил себе, что воображаю невесть что, теперь я окончательно уверен, что ты околдовала меня навсегда.
— А если я надоем тебе?
— Это невозможно!
— Откуда такая уверенность? Он привлек ее еще ближе к себе.
— Ты знаешь сама, что у меня было много женщин. Но они всегда меня разочаровывали, и хотя я не признавался себе в этом, я искал нечто иное, что трудно описать словами, но я чувствовал это сердцем.
Казалось, он рассказывает ей волшебную сказку. Она смотрела на него огромными, таинственно мерцающими глазами, и ей чудилось, что она ясно понимает его мысль.
— Это было похоже на то, — продолжал маркиз, — как если бы человек, взобравшись на гору, обнаружил, что за ней высится еще более высокая гора, а за той — третья и так далее.
Чуть изменившимся тоном он добавил:
— Я считал, что у меня все есть, и потому не прислушивался к тому, что ты назвала бы «магией», которая подсказывала мне, что чего-то недостает.
— Но ты сознавал… это?
— Конечно, сознавал. Каждый раз, когда женщина разочаровывала меня и я не находил той любви, на которую рассчитывал, я цинично говорил себе, что ожидаю слишком многого и требую невозможного.
Он вздохнул.
— И тогда я снова начинал взбираться на новую вершину в надежде, что найду там Священный Грааль, Золотое руно или, проще говоря, любовь, которую ищет всякий человек и верит, что однажды непременно найдет.
Рокуэйна перевела дыхание.
— А… теперь?
— Я нашел тебя.
— Но представь себе, если… Он прикрыл ей ладонью рот.
— Я нашел тебя! — твердо сказал он. — Ты — именно та, которую я искал и считал плодом своего воображения.
Он вгляделся в ее лицо, словно впитывал ее красоту.
— Я обожаю твое лицо, твои глаза, твой маленький прямой носик и твои губы — все это так не похоже на то; что я видел у других женщин.
Когда я касаюсь твоих губ, они возбуждают меня, как не возбуждали ничьи.
— А в чем же… разница?
— Это нельзя выразить словами, но, когда я желаю тебя как женщину, — и никто, моя драгоценная, не может быть более желанным, — я испытываю абсолютно другие чувства.
Он нежно поцеловал ее в лоб.
— Твои рассуждения вдохновляют меня, и я постоянно размышляю о том, о чем мы с тобой беседовали, и мечтаю говорить с тобой вновь и вновь.
Рокуэйна чувствовала абсолютно то же самое и с восторгом что-то прошептала, а он продолжал:
— Я также знаю, что происходит странная вещь: мое сердце разговаривает с твоим, а моя душа — с твоей. У нас одни и те же идеалы, мы одинаково чувствуем, у нас одинаковые желания — помочь другим, совершенствовать все, чего мы касаемся, и щедро делиться с другими тем, чем нас наградила фортуна.
Усмехнувшись, маркиз сказал:
— Может быть, это звучит несколько странно и неожиданно, но, будучи самой красивой маркизой Куорн, какую можно только себе представить, ты будешь усердно работать, чтобы многое усовершенствовать, помогать нуждающимся и вдохновлять меня.
— Буду счастлива заниматься этим.
— И, конечно, — продолжал маркиз, — женщина, ставшая моей супругой, должна стать и самой лучшей матерью моих детей.
Он заметил, что Рокуэйна вспыхнула, и сказал с безграничной нежностью:
— Дорогая, думаю, что наши дети будут не только красивы внешне, но богаты и прекрасны духовно!
Рокуэйна спрятала лицо у него на груди и тихонько сказала:
— А вдруг я подведу тебя? Вдруг я окажусь не так хороша?
