заключенного не передавалось в суд для нового определения, его возвращали в лагерь, подполковник должен был сделать это с оставленным в своем кабинете заключенным.
Челданов закончил проведение утренней летучки и распустил людей. Сорокин подгадал с точностью до минуты.
— Могу отнять у тебя несколько минут, Харитон Петрович?
— Заходи, Никита Анисимович. Давненько я не видел своего первого зама.
— Так я же ваше задание выполнял.
— Не мое, а государево. Нарыл морячков?
— Троих. Больше не нашлось. Нужны еще сутки, хочу маяк проверить.
— Интересная мыслишка.
— Не моя.
Челданов указал на стул, и Сорокин сел, прижимая папку к груди.
— Что у тебя, давай.
Полковник протянул руку, но Сорокин папку не отдал.
— Поисками занимался весь особый отдел, розыск и архивисты. Ни черта у нас не получалось. Я призвал на помощь одного опытного специалиста, он уже не в первый раз мне помогает. Три дня сидел за столом, перебирал архивные папки. На месте, безвылазно. И дал мне три фамилии. Я их проверил. Все трое оказались моряками с «Восхода». Со списком команды я его не знакомил.
— Он, что, шаман?
— Следователь от бога.
— Ну да, а то мы вроде бы совсем тупые, без зеков шага ступить не можем. Зеки — архитекторы, инженеры, электрики, механики…
— Этот зек следователь.
Челданов нахмурил брови. Выдержав паузу, закурил.
— Начал, продолжай.
— Большой важняк[10] с Лубянки. Журавлев Матвей Макарович. Трижды он мне помогал. Год назад я связывался с Кузнецовым из Москвы. Он нам всегда подробные справки выдает на наши запросы.
— Кузнецов дожидается «путевочки» на курорты Охотского моря, вот и лезет к нам в друзья. Того и гляди, с этапом прибудет. Непонятно, как он после расстрела банды Ежова на плаву остался. До сих пор у полковника поджилки трясутся. Ладно, черт с ним. Что в справке?
— Журавлев написал два учебника по криминалистике, по ним до сих пор оперов обучают. Преподавал право в Высшей школе НКВД. Вел самые сложные дела. На последнем засыпался, отпустил заклятого «врага народа» прямо с Лубянки на свободу. Не нашел в его деле состава преступления. Того, конечно, тут же взяли, а Журавлеву впаяли ту же статью и украсили ее пособничеством, соучастием, организацией, заговором, в общем, полный набор. Двадцать пять лет, на всю катушку впаяли. Если я его верну в лагерь, ему конец, за четыре года от него тень осталась.
— Как себя ведет?
— Жалоб я от него не слышал, просьб тоже. Тянет свою лямку, как может, но надолго его не хватит. Помоги, Харитон.
Последние слова прозвучали как-то по-особенному, будто Сорокину они жизни стоили, даже шрам на щеке побелел.
— Если Никита Сорокин за кого-то слово замолвил, значит, тот его стоит. Где Журавлев?
— В моем кабинете. Безопасней места не нашел.
— Я пришлю за ним машину и с лагерным начальством разберусь. Найдем твоему важняку теплое местечко.
Сорокин передал Челданову папку и встал.
— Это все, Никита?
— Так точно.
— Ну ты даешь. Таким я тебя еще не знал. Молодец!
В похвалах Сорокин не нуждался, делал то, что считал нужным. Его интересовал прежде всего результат. Им он остался доволен, даже настроение поднялось.
Сев в машину, приказал шоферу:
— К «Двенадцати апостолам».
«Двенадцатью апостолами» называли первое большое здание, построенное в поселке Магадан в 32-м году, куда заселили первых двенадцать начальников, прибывших с «материка» на сооружение великого треста Дальстрой. Оно и по сей день стояло в самом центре теперь уже разросшегося города неподалеку от бухты Нагаева, только на данный момент в нем располагался штаб оперативных служб, вотчина подполковника Сорокина.
В тот же вечер заключенного Журавлева переправили в одиночную камеру центральной больницы.
Челданов возвращался домой в плохом настроении. Дела шли как обычно, и повода для расстройства вроде бы не имелось. Но он беспокоился за жену.
— Что-то ты сегодня дерганый, Харитоша?
— Есть основания. Хозяин лично тебе доверил набор людей. Он хочет собрать команду неординарных личностей, не совместимых по всем параметрам, не способных сойтись характерами и не имеющих общих интересов. А что мы имеем? Банду уголовников?
Лиза, раскладывавшая пасьянс, бросила карты на стол.
— Это ты считаешь их бандой уголовников. Я не хуже тебя в людях разбираюсь. Шестнадцать лет живу среди зеков, а могла бы все это время по столичным театрам и ресторанам разгуливать. На фронт бы ушла фашистов бить и, если бы с войны живой вернулась, гордилась бы собой. Женщины авиаполками командовали, звезды героев получали, а я в дерьме копалась. За каждого своего зека я в ответе. Глеб Шабанов — летчик, герой. Настоящий мужик. Концлагерь пережил, восемь побегов, десять сбитых самолетов. В результате новый лагерь. Родион Чалый — лучший трюкач. Артист! Ты знаешь его историю? Мужик талантлив и спортивен, силен и ловок. Так вот, у него мечта была: получить настоящую роль в кино. В тот день, когда его арестовали, ему сценарий принесли. Он должен был получить главную роль и играть такого, как Шабанов. Летчика, подбитого над вражеской территорией и попавшего в плен. И он попал. В жизни, а не в кино.
— Он убийца!
— Нет, Харитоша. Он судья. Приговорил к смерти убийц своей жены и привел приговор в исполнение.
— Зато Кострулев собственноручно прибил двух человек. Умышленно. Он тоже герой?
— Ювелир. Вор по призванию, и никого он не убивал. Я в этом уверена. Шнифер — элита воровского мира, на мокруху такие не идут. Ты это сам знаешь. Человек два месяца в каменном мешке выдержал. Плевать он хотел на смерть. Он смеется над ней. А монах, по-твоему, тоже уголовник?
— Монаха тебе сам Белограй подсунул. А сегодня Сорокин команду пополнил. Следователь по особо важным делам с Лубянки. Учебники по криминалистике писал. Вот он-то точно не найдет общего языка с блатными. Я его переправил в спецприемник. Князя видела? Пенжинского.
— Завтра с ним разберусь. К такому гусю подготовленной ехать надо.
— Хорошо. Но, Лиза, уголовников с нас хватит. Вокруг мамонтов полно, а ты комаров ловишь. Обидно. Священник, следователь — люди неординарные, а находят их другие. Найди председателя колхоза, крестьянина, кулака. Они до сих пор сидят, им же каждый год по десять накидывали. Начинали с «трех колосков». Помнишь, сколько их шло по разнарядке: «Семь, восемь, тридцать два». Разбавь уголовщину деревенщиной. И почему ты только русских отбираешь? А где прибалты?
— Они все фашисты. Я их ненавижу.
— Ты не женихов себе выбираешь.
— Мы не знаем, Харитоша, кого и для чего набираем. Но чует мое сердце, мне еще придется с ними встретиться.
— Глупости. Покопайся в делах повнимательнее. Артист есть, поп есть, летчик есть, вор есть, князя откопали и следователя на всю банду нашли. Кого еще? Думай. Ты же умная, Лизок. Белограй в любую
