редко, и Елизавета Степановна пересела в седло, отказавшись от саней. В белой кавказской бурке и залихватской папахе она со своей многочисленной свитой прискакала в центральную больницу ближе к полудню. Весь медперсонал собрался у центрального входа встречать императрицу Елизавету. Кличка к ней прилипла быстро, и не удивительно, что она ей самой нравилась. Ее побаивались все без исключения. В отличие от мужа, она свои угрозы претворяла в жизнь, так что в споры с ней никто не вступал, себе дороже выйдет.
Лиза соскочила с коня и передала уздечку солдату.
— Давненько я у вас не была, Илья Семенович. Главврач поклонился:
— Рады вас видеть, Елизавета Степановна.
— Так уж и рады? Шуткуете, доктор. Хочу навестить своих подопечных. Без моего ведома муж новеньких прислал.
— Какие же они новенькие, месяц как на довольствии.
— Все живы-здоровы?
— Можно сказать, человеческий облик обрели. Варвара Трофимовна старается, мне-то к ним заходить не положено.
Лиза полоснула взглядом по фигуре миловидной женщины, стоящей за спиной Бохнача.
— Помню тебя, красна девица, ты на новогоднем балу с генералом вальсировала.
Варя не знала, о ком идет речь. Танцевала она лишь с одним человеком, но он был в штатском. Солидный интересный мужчина, очень добрый. Понятно, что начальник — с медикаментами помог и в больницу приезжал. Варя слышала о генерале, все говорили, что это жестокая личность.
Лиза продолжала поедать глазами голубоглазую красавицу. Варя смутилась.
— Люди ожили. В глазах мысли появились.
— Мысли? — Императрица засмеялась. — А раньше что ты в них видела?
— Злобу, отчаяние, ненависть, безысходность.
— И страх?
— Нет. Страха не видела. Все больше душевная боль просматривалась. Сейчас по-другому, они сердцем смотрят.
— Ну, ну. Интересно увидеть.
Больничные ворота распахнулись, на территорию вкатила полуторка, поднимая в воздух брызги из грязных луж, резко развернулась и сдала кузовом к дверям. Из кабины выскочили конвоиры, откинули борт и вытащили носилки с человеком, накрытым шинелью. Невиданная дерзость в присутствии самой Мазарук. Лиза подняла руку, и только тогда конвой с носилками ее заметил.
— Кого привезли, обалдуи?
— Зека.
— С такой помпой? Откуда?
— Штрафной лагерь Нижний Хатыннах.
— Других больничек мало на пути? Вы бы еще с Чукотки сюда хлам свозили. Кто приказал?
— Комендант Ягодинского УЛ капитан Адоскин.
— За что такие привилегии штрафнику?
— В тоннеле третьего забоя обвал произошел, так этот мужик на плечах поперечные балки держал, когда подпоры рухнули, тридцать два человека из шахты выпустил, проверяющих в том числе. Трех офицеров. Потом надломился, его и завалило. Всю ночь откапывали. Живучий, псих.
Варя подбежала к носилкам и откинула шинель.
— В операционную срочно.
Конвоиры не тронулись с места. Мазарук кивнула, и только тогда они побежали по ступеням наверх, Варя за ними.
— Извините, Елизавета Степановна, у нас такое бывает, — оправдываясь, сказал главврач.
— И этот доходяга балку выдержал?
— Вряд ли он выживет. В предсмертной агонии силы умножаются, я слышал о таких случаях. Один смертельно раненый солдат состав с места столкнул и освободил переезд от вагонов. Человек — существо еще мало изученное.
— Да, сколько ни изучай, загадок все больше. Проводите меня, доктор, к одиночкам.
По лестнице они поднимались молча. У дверей Лиза остановилась.
— Если этот штрафник выживет, переправьте его сюда. Здесь условия лучше. Дальше видно будет.
— Большое спасибо, Елизавета Степановна.
Она так и не поняла, за что ее благодарил врач. Ему-то какое дело?
Обход Лизы носил формальный характер. Она хотела видеть, как люди могли поменяться за короткий срок, если им предложить нормальную еду, не принуждать к тяжелому физическому труду, не выгонять на мороз и дать подумать. Первым навестила узника каменного мешка, который поразил ее своей стойкостью.
— Привет, Кистень! Помнишь меня?
Дверь за спиной Лизы оставалась открытой, автоматчик порог камеры не переступал.
Лизу поразила чистота. У бывшего доходяги отросли волосы, лицо бритое, под кожей появилась плоть, но взгляд не изменился, зек смотрел на нее с той же усмешкой и снисходительностью, будто не она, а он пришел к ней в камеру.
— Как можно тебя забыть, Кожаная фея? Вшей больше не боишься?
— Здесь их нет. О чем думал?
— О том же, о чем в каменном мешке. Следствие веду. Хочу перед смертью выяснить, кто убил мою жену.
— Получается?
— Не очень. Глуп, матушка боярыня. Так это ты меня сюда определила?
— Я, Петр Фомич. Решила, что здесь тебе лучше будет думаться. Закончишь свое следствие, поделись результатами.
— Непременно, душа моя.
Мимо камеры монаха Мазарук прошла, не заглянув в нее. Она не знала, как вести себя со священниками. Трюкач ей был понятней и по возрасту, и по духу. Дверь распахнулась, Лиза переступила порог. Чудеса. Перед ней, закинув ногу на ногу, сидел красавец-блондин и читал книгу.
— Привет, Трюкач. Вижу, грамоту вспомнил, читать научился, а на Митрохина донос писать отказывался.
— Доносы не по моей части, Елизавета Степановна.
— Ба! Да ты знаешь мое имя?
— Так ты же одна такая на всю Колыму. Как тебя не знать.
— Это какая же такая?
— Сцена из «Ромео и Джульетты» в нашем сценарии не предусмотрена. Чем обязан? Обратно отправить хочешь? Сил набрался, могу и кайлом помахать.
— Успеешь еще, Родион Платоныч.
Вот таким она себе представляла принца, с которым в девичестве мечтала пойти под венец. Ему бы своего белого коня отдать, достойные доспехи надеть, цены бы не было. Лиза поймала себя на том, что слишком пристально разглядывает блондина, и немного смутилась.
— Я тут тебя в кино выискивала и можешь себе представить, нашла. Красиво прыгаешь с кручи в бешеные реки.
— Тебе список фильмов составить?
— Сама разыщу. Однажды уже нашла, и вот ты здесь, гусар.
— Спасибочки за передышку.
— Закурить хочешь?
— Не откажусь.
Лиза достала портсигар, одну папиросу взяла себе, остальные высыпала на стол арестанта.
— В следующий раз еще принесу.
— Балуешь ты меня, Елизавета Степановна.
