районов, у нас нет централизованного банка. Ваш рейс уникален, вы повезете только рассыпное золото, а оно требует особой обработки. Но больше двух дней мы вас не задержим.
— Как прикажете.
Ужин продлился не больше часа, после чего усталого пилота отвезли в город, в гостевой дом. Никто из прибывших не знал о том, что в аэропорту есть своя прекрасная гостиница для летчиков, но окна милого приюта выходят на летное поле, где стоял сверкающий четырехмоторный лайнер.
Проводив гостя, Белограй вернулся в здание аэропорта, там его ждал бортинженер Василий Муратов.
— Видел местечко, обозначенное мною на карте, Василий Евдокимыч?
Капитан встал по стойке смирно.
— Ладно тебе, Вася. Здесь все свои, кроме усатого. — Он кивнул на портрет Огалина, висящий на стене.
Муратов покраснел, будто сам обронил слово, за которое можно сгнить на ближайших приисках. Генерал мог себе позволить не стесняться в выражениях, он здесь бог, царь, и вождь, а Сталин далеко.
— Рассчитал расстояние?
— Три тысячи семьсот километров.
— Вот туда нам и надо свалить Ту-4.
У бортинженера ком подступил к горлу.
— И не таращься на меня, как на бешеного таракана. Не свалишь самолет — расстреляю. Так надо, Вася. Не будет меня, всю мою команду пустят под нож. Всех до одного.
— Почему вас не будет, Василий Кузьмич? — с трудом выдавил Муратов.
Генерал достал из кармана конверт и протянул капитану. — Читай!
На бланке Министерства государственной безопасности был напечатан следующий текст:
«Генерал-майору госбезопасности
Белограю В.К.
Приказ.
Срочно явиться в Главное управление для решения кадровых вопросов и реорганизации некоторых управлений Дальстроя с целью дальнейшего улучшения работы на подведомственных вам территориях. Подготовить отчеты и предложения, связанные с поставленной задачей.
Вылететь незамедлительно со спецрейсом, прибывшим за грузом.
Министр Государственной безопасности Абакумов В.С». Капитан положил бумагу на стол.
— И что это значит?
— Расстрел, Вася. По другим поводам таких начальников, как я, индивидуально к министру не вызывают. Если меня шлепнут, то я враг народа, а вы все — мои пособники. На рудниках сгниете. Если я погибну во время перелета в Москву, то останусь героем. Мне еще памятник поставят и вас не тронут.
— Вы хотите разбиться?
— Дурак ты, парень. Разобьется самолет. А кто в нем был или не был, уже не проверишь. Пока я здесь, сумею всех вас в безопасные места раскидать, на «материк» отправить. Мои приказы все еще имеют силу, нового начальника раньше осени не пришлют. Спасти всех хочу. Мне уже терять нечего.
— Погибнут пилоты.
— Их пятеро. А я говорю о сотнях, тех, с кем поднимал Колыму. И тысячах, кого можно освободить. Придет новая метла, лучше не будет. При Берзине на Колыме колючек и конвоя с собаками не существовало, людям за работу деньги платили. Пришел Павлов — половину расстрелял, половину колючкой огородил.
— Я слышал об этом.
— Спасем, кого можем. Ты меня понял, капитан?
— Понял, товарищ генерал.
— Тогда к делу. Крейсерская скорость — триста пятьдесят, высота — три с половиной, идут старым коридором, делая дугу. Два бортовых бака на винтовых креплениях. Сделай расчеты на топливо. Топливной стрелкой займешься ночью. Возле лайнера выставлена моя охрана, тебя пропустят. Ночь впереди, колдуй. Есть еще один вопрос. Как быть со связью? У них антенна обледенела и оборвалась.
— Я видел. Исправлю. Часа на три полета им ее хватит, потом опять оборвется. Навигация у них хорошая, из-за связи на посадку не пойдут.
— Дополнительная посадка не входит в планы эксперимента. Нарушать правила они не станут. У них есть на борту дополнительная радиостанция.
— РСУ-5.
— Откуда знаешь?
— Антенну видел. Она съемная. Перекрывает задний люк, и ее вывинчивают при загрузке.
— Туда мы и будем загружаться. Надо забыть поставить ее на место.
— Забудем.
— Не ошибись в расчетах, тезка, самолет должен лечь там, где я указал.
— Сделаем.
— Утром доложишь.
Генерал забрал письмо со стола и ушел.
Васе Муратову не хотелось умирать. Он еще не жил. Что бы там ни творилось в Москве, а здесь один хозяин, и он ему служит!
Молодой человек присел на диван и задумался. Если все получится так, как планирует Белограй, то самолет упадет в мертвой зоне и его никто никогда не найдет. Тысяча километров до ближайшего жилья. Страшно подумать. Без топлива машина не взорвется, она рассыплется на куски от удара. Выжить в этом случае невозможно. Уцелеет только золото. Лопатой греби в полном смысле слова. Кому оно нужно? Что с ним делать? И как его вывезти из мертвой зоны? Глупые вопросы, на которые нет ответов. Уж не хочет ли Белограй захватить золотишко? Ему-то терять уже нечего, нужно шкуру свою спасать. А как? Лет пятнадцать он еще проживет, не так уж стар, да и здоров, как лось. Почему он хочет, чтобы самолет упал именно в обозначенной им точке? Какая разница! Пятьсот верст туда, пятьсот сюда, маршрут можно и подкорректировать, сбить стрелку на две сотых и дело в шляпе, или не долить керосина на две сотни литров, и точка падения будет другой. Куда бы самолет ни упал, генерал об этом не узнает, пока сам не проверит. Пусть проверяет. Бежать ведь куда-то надо. Пару лет в тайге перекантуется, а там, гляди, и усатый подохнет… Капитан с испугом глянул на портрет Сталина. Дыхание сперло. Помрет вождь, и лучшие времена наступят, люди вздохнут свободно. Может, тогда и золото пригодится. Лет эдак через десять. Капитан прикинул — ему будет сорок три, нормальный возраст, не поздно жизнь начать с начала. Вертолеты появятся…
Вася Муратов тряхнул головой. Размечтался! Что будет, чего нет, никто не знает. Смотри под ноги и живи тем, что есть.
Он склонился над картой.
16.
За погрузкой золота на борт самолета Белограй наблюдал из своего кабинета в здании аэропорта. Три крытых грузовика выехали на летное поле и остановились у хвостовой части бомбардировщика. Командовал погрузкой полковник Челданов, принимал груз капитан Шкловский. Тридцать ящиков по сто килограммов каждый солдаты заносили в хвостовой отсек по крутому трапу. Экипаж приглядывал за ходом работ со стороны, переговариваясь между собой и смеясь над анекдотами Васи Муратова, который умел смешить людей, был душой любой компании. Бортинженера любили все. Море обаяния, веселый нрав, широкая улыбка — он легко находил общий язык с людьми.
Когда занесли последний ящик, Челданов подозвал Шкловского:
— Вот сопроводительные документы, Григорий Игнатьевич. Ящики опломбированы. Будьте аккуратны,
