На кухне появилась жена Баяна. Женщина хотела что-то сказать, но взгляд мужа ее остановил. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом она повернулась и ушла.
Баян заговорил еще тише:
— Я тебе больше скажу. В Москву я летел одним рейсом с Венькой Мечниковым. Знаешь такого?
— Знаю. Вечный друг главного героя, всегда на вторых ролях.
— Он самый. Только я у него не спросил, как он до аэропорта добирался, ни к чему было. Тоже ведь из нашей группы. Кстати, он привлекался. Не помню, по какому делу, но его уже брали за жабры. Старший брат выручил, в органах работает.
— Я этого Мечникова два раза в жизни видел. Зачем мы ему?
— Все правильно, Родя. Но ведь кто-то это сделал.
Выпили еще по стакану, однако ничего нового не придумали, ни
один из кандидатов в убийцы не годился.
— Остаешься, Родя, только ты. Больше вроде бы некому это сделать. Придут следователи на студию, а там каждый скажет: «Родиону Чалому под горячую руку лучше не попадать. Прибьет!» И в какой-то мере окажутся правы, ты ведь горяч, нетерпим.
— Когда мне канаты гнилые подсовывают, по которым я бегать должен, или цепи подпиливают, доброта сама собой улетучивается.
— И такое бывало? Кто-то распаляет твой гнев. Это не покушение. Все знают, что ты свой реквизит проверяешь, специально тебя злят, пусть, мол, видят, какой ты псих. Но ведь ты не такой.
— Можешь достать мне сценарий, по которому убийство спланировали?
— Найду. Где-то должна быть копия.
— Пойду я, Нестор. Завтра увидимся.
— Заходи на студию утром, там должны быть следы. Одно мне понятно: кого хотели, того и убили, ты им нужен как отмазка, и не больше. Кому мешала Анфиса, тот и убийца.
Чалый ничего не сказал, взял кепку со стола и ушел.
Усиевич Герман Спиридоныч жил в новом доме на Кутузовском проспекте. Как орденоносцу и ветерану ему полагалась отдельная квартира в хорошем доме с консьержкой в подъезде. Бдительная старушка тихо похрапывала на своем месте. Чалый проскользнул мимо и пошел пешком на пятый этаж.
Дверь открыла домработница. Родион легонько отодвинул ее в сторону и ступил мокрыми ногами на натертый паркет, вызвав законное возмущение. На шум сбежались домочадцы. Пижамы и ночные сорочки гостя не смутили.
— Я к вам, Герман Спиридоныч, по важному делу.
Шум резко оборвал жест величественной руки хозяина.
— Хорошо, Родя, по пустякам ты не пришел бы в такое время. Идем в мой кабинет.
Солидный седовласый полный мужчина повернулся и зашмыгал стоптанными тапочками по ворсистому ковру. Всегда элегантный, в накрахмаленных сорочках и красивых галстуках, он выглядел очень нереспектабельно в поношенной пижаме с заплатками на локтях, сделанными так, будто они являлись оригинальной задумкой модельера.
Высокие потолки с лепниной, шкафы с книгами, портреты знаменитостей с подписями и мебель из карельской березы — сразу понимаешь, в чей дом попал. «При коммунизме все так жить будем», — однажды пошутил Иван Пырьев, когда в его квартиру пришли студенты.
— Слушаю тебя, Родион Платоныч, — усаживаясь в глубокое кресло, произнес Усиевич.
— Кому могла помешать Анфиса?
— Помилуй бог, Родион! Кому может мешать талантливая актриса? Она нарасхват. Мы уже собираемся нанять вам нянечку и прислугу за счет студии. Ее ждут.
— Мне она об этом ничего не говорила.
— Анфиса знает твое отношение к ее творчеству. Домохозяйки из нее не получится, она не сможет жить без кино.
— Это она вам лично сказала?
— Борису Кушнеру. Он ездил к ней две недели назад, и она дала ему согласие на съемки в новой картине. Первый месяц посидит с ребенком, а там будем думать, как совместить ее материнство с работой. Пойми, Родя, Анфиса прирожденная актриса и по-другому жить не сможет. Ты сам к кино относился с насмешкой, а теперь втянулся и другой работы тебе не надо. Но ты трюкач, а она дышит ролью, и в этом ее счастье.
— Спасибо. Утешили.
— Подумай сам. Любая актриса мечтает сниматься у Бори. Тем более в главной роли. Каждая его картина — событие.
— А если она откажется?
— Кушнер возьмет другую. У него очередь стоит в коридоре из заслуженных артисток.
— Фанаток.
— Фанатизм — часть профессии, и ничего плохого в этом нет. Я видел слезу на глазах Пети Олейникова, когда его не утвердили на роль. Но там другие проблемы, как ты знаешь.
— Можно за роль убить конкурента?
Усиевич замер с открытым ртом и долго моргал, разглядывая сумасшедшего трюкача. Шутит или нет, он не мог понять. Может, свихнулся?
— А это как поставить вопрос, — наконец уклончиво проговорил он.
— Я вас понял, Генрих Спиридоныч.
Чалый развернулся и ушел.
Афиши кричали о премьере, прошедшей этим вечером. Спектакль кончился, уже выходили рабочие сцены, закончившие разборку декораций.
— Артисты разъехались?
— Да, браток, опоздал. Пьянствуют в «Национале». Только тебя туда не пустят, фрак дома забыл.
— Это ты точно заметил, без фрака никуда.
— Без фрака все же можно, — ухмыльнулся другой рабочий, — а вот если хрустов в кармане мало, тогда уж точно никуда. Попробуй. Тут рукой подать, — указал он в сторону Манежной площади.
— Хорошая идея.
«Националь» всегда был привилегированным заведением и обслуживал людей с деньгами в кармане. Сюда приходили известные артисты и воры, высокопоставленные чиновники и генералы. Чалый зашел в ресторан с черного входа и с независимым видом продефилировал через кухню к буфету. Белая курточка и поварской колпак, висевшие на вешалке в коридоре, очень ему пригодились — в зал он вошел другим человеком. Осмотревшись, Чалый приблизился к одному из столиков и спросил гостей, все ли в порядке? Не жестковат ли гусь? Посетители недовольства не выказывали. Передвигаясь от столика к столику, он подобрался к банкетному залу.
Три дальних стола, составленных буквой «П», ломились от вин, шампанского и водки. Фрукты, закуски, дичь. Кого здесь только не было. Люди-афиши, каждое лицо узнаваемо. Театральные премьеры принято отмечать с помпой. Возле столов стояли корзины с цветами, вокруг крутились официанты в белых смокингах.
Чалый понял, что из его идеи ничего не получится и поговорить он ни с кем не сможет. Глупо пороть горячку, но что делать, если душа пламенеет.
Анну Шелестову особенно обхаживали, примадонна сияла в лучах славы. Но что здесь делал Венька Мечников? Это его Баян встретил в самолете. Третьеразрядный актеришка с подмоченной репутацией. Рядом с Анной сидел Матвей, брат Веньки. Он занимал большой пост в прокуратуре и часто появлялся на съемочных площадках, где работала Анна. И что тут особенного? Странным показалось другое. Что может делать на банкете Борис Кушнер? «Театр — вымирающее искусство, мешающее развитию кинематографа. Артисты ограничены во времени и свободе из-за никому не нужных репетиций и спектаклей». Такого рода высказывания нередко слышали из уст знаменитого кинематографиста.
Похоже, Родиона заметили. Он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и ушел. Поговорить с Анной ему не удалось, но увидел он немало любопытного.
Банкет закончился во втором часу ночи. Усталые подвыпившие знаменитости рассаживались по
