потеряем. Теперь о сейфе. Покупал его не адвокат, а некто Суворин Игорь Андреевич. Он арендовал офис до появления Добронравова. Занимался рекламой.
Собственно говоря, и сейчас ею занимается. Этим сейфом с ним расплатилась фирма за его услуги. Хранить в нем Суворину было нечего, и он установил его для солидности. А потом открыл крупное рекламное агентство, и ему потребовалось более обширное помещение. Но поскольку он арендовал офис и оплатил аренду на год вперед, то дал объявление в газету. Тут и появился Добронравов и перевел офис на свое имя. А сейф ему достался в качестве наследства бесплатно. Суворин говорит, что у него совесть не позволила деньги просить за рухлядь. Хорошо еще, что адвокат не потребовал его демонтировать и выкидывать на помойку. Дороже бы встало. Если Верить специалистам, то такой сейф вскрыть можно с помощью специальных инструментов и не оставить следов. Только на это потребуется месяц работы и хорошее знание дела. С кондачка такую штуку не одолеешь. Скорее всего, взломщик воспользовался ключами.
— Пора поставить точку в этом вопросе,— твердо заявил Трифонов и снял телефонную трубку.— Привет, Герман Георгич. Что там с моей заявкой. Ты ее подписал? — помолчав, он добавил.— Ясное дело, что на мою ответственность. Весь мир вокруг нас живет под мою ответственность. Спасибо, старина.— Положив трубку, Трифонов сказал: — Санкция на обыск квартиры адвоката Добронравова дана. Пора наведаться в гости к потеряшке.
Только он поднялся с места, как зазвонил телефон. Пришлось вновь хвататься за трубку.
— Трифонов у аппарата.
— Прошу прощения за беспокойство, Александр Иванович. Оторву вас от дела ненадолго. С вами говорит профессор Горбоносое. Вы заходили ко мне намедни со швейцарским каталогом. Так вот, у ныне живущих владельцев раритета они стоят на своих местах и не пропадали. Однако я выяснил имя владельца вашего экземпляра по экслибрису и могу его вам сообщить, так как он давно умер. Ваш экземпляр принадлежал великому часовых дел мастеру Топильскому Виталию Тимуровичу. Помните ТВТ на экслибрисе. Он был страстный собиратель марок и гениальный часовщик. Каталог ему подарили сами швейцарцы на выставке в Женеве, где Топильский выставлял починенные им часы, которые швейцарцы считали уже невосстанавливаемыми. Это случилось в сорок девятом году. Сейчас жива еще его вдова Генриетта Яновна и дочь Светлана Витальевна. Они сохранили все архивы и записи мужа и отца, а так же его деловые записи, касающиеся коллекций и проделанных работ. Они живут в Москве и не возражают против общения с вами. Если этот вопрос для вас все еще актуален, то запишите их номер телефона.
— Диктуйте. И огромное спасибо за хлопоты.
— Не стоит. Записывайте…
Квартира адвоката, вскрытая при понятых, походила на свалку мебельной фабрики.
Разломали, разрушили, порезали и порвали все, что можно было уничтожить таким варварским путем.
Удивительно, что этого погрома никто из соседей не слышал: тихо кресла, стулья и тахту не разломаешь.
По предложению соседки из квартиры напротив, пригласили жильца с седьмого этажа — бывшего генерала, а ныне пенсионера. По словам соседей, генерал нередко захаживал к Добронравову.
С военной выправкой, прямой, высоченный с поседевшей густой шевелюрой он смахивал на Скалозуба из «Горя от ума», каким его принято играть на сценах периферийных театров. С другой стороны, он владел мягким тембром голоса и вел себя не по-генеральски скромно.
— Дупчак Федор Маркович,— представился он, переступив порог квартиры, и тут же обомлел от увиденного. Секунда растерянности и он вновь собран и вытянут, как струна.— А что за произвол допущен на территории частной квартиры?
— Следователь Трифонов. Этот вопрос мы и пытаемся выяснить в отсутствии хозяина. Вы, очевидно, в курсе, что Давид Илларионович уехал в Москву в командировку.
— На консультацию,— уверенно поправил генерал.— Он должен был показать что-то одному эксперту. Детали мне не известны.
— Вот оно что. Скажите, Федор Маркович, вы часто бывали в этой квартире?
— Два-три раза в неделю. Мы с Давидом Илларионовичем устраивали шахматные турниры. Великолепный стратег. Он блестяще играет. Я принимал поражения с восхищением. Давид Илларионович напрочь отметает теорию и строит свою борьбу на ловушках, засадах, жертвуя серьезными фигурами, отвлекая противника, а потом громит его в пух и прах. В шахматном деле он фельдмаршал. А я ушел в отставку генерал-лейтенантом.
— А как на ваш острый взгляд, если профильтровать этот мусор на полу, что ценного могли искать здесь грабители?
— Картины. Видите гвозди в стене? На них висели картины великих мастеров. Их здесь нет. Мало того, гляньте на так называемый мусор. Осколков от рам тоже нет. Ибо каждая рама имела свою ценность. К тому же он был за них в ответе.
— Это очень любопытно, но что значит рама по сравнению с картиной. Она тяжелая, громоздкая, проще вынести картину, свернутую в рулон, чем махину спускать с шестого этажа и привлекать внимание свидетелей. Что скажете?
— Что вы плохой следователь.
Трифонов не обиделся, а Куприянов заскрипел зубами от услышанного неправомерного оскорбления.
— Вы, очевидно, хотите сказать, что я не обратил внимания на расстояния между вбитыми в стену гвоздями. Не стена, а ежик какой-то. Здесь висели миниатюры. Согласен. Такие и в портфель можно сложить. Мой вопрос заключается в другом. Помимо гвоздей в стене и дыр от них хватает. Мало того, если любимые картины долго висят, то на стене остается отпечаток, так как обои вокруг картины выцветают и впитывают пыль. Тут все стены равноценны, а поскольку обои давно не переклеивали, то остались следы от выдернутых гвоздей. Значит, экспозиции менялись.
— Именно так. Давид Илларионович не имел собственных картин. Но брал на хранение особо ценные раритетные экземпляры по просьбе своих клиентов, отъезжающих за границу в долгие отпуска или командировки. Он кристально честный человек, и ему доверяли самое ценное, что люди имеют.
— Послушайте, генерал,— не выдержал Куприянов.— О каком хранении можно говорить, если замок, установленный в квартире, вскроет вокзальный воришка в два счета?
— У Добронравова никогда не было посторонних людей в квартире, он принимал клиентов в офисе, а не дома. Посторонние, тем более жулики, не полезут в квартиру с дверью, которую плечом можно вышибить. Их интересуют стальные двери с тройными замками. Давид Илларионович живет скрытно и тихо.
— И кроме вас, у него никто не бывает?
— У него есть друг. Женщина. Но они знакомы больше десяти лет. Смешно ее подозревать… Ах вот что… Тут дня два-три назад у него слесарь побывал. Кран прорвало. Но не думаю, что этот факт может иметь какое-либо значение. Вряд ли сантехники смыслят в шедеврах мирового искусства. Да и в комнаты они не заходят, а хозяин не вешает картины в клозете.
— Спасибо за откровенный разговор, Федор Маркович.
Но генерал и не думал уходить.
Трифонов дал задание участковому разобраться со слесарями и оставил работать на месте экспертов и майора Лыткарина, а сам с Куприяновым уехал в управление.
— Так что, Александр Иваныч, с марками я промахнулся. Ложный след?
— Не торопись, Семен. Картины уносили с рамами. Может, они и представляют собой какую-то ценность. Проконсультируемся. Вопрос в другом. Если ты пришел за картинами, то зачем тебе вспарывать подушки и матрацы, ломать ножки у стульев.
— Помню, в кино я видел, как в ножках находили золотые монеты.
— Все, что угодно. Я ожидал увидеть погром в квартире адвоката, он логически оправдан. Вот почему к нему не пришли с пистолетом в офис. Не были уверены, что найдут в сейфе то, что ищут? Налет на машину оправдан. Адвокат, как ты слышал, летел в Москву к эксперту на консультацию. Значит, в портфеле лежал
