походил на смерть. Он был и оставался частью ее жизни, тем, кому она раз и навсегда отдала свое сердце. Судьба решила не отдавать ее жизнь никому другому и располосовала ее сердце.
На короткое мгновенье девушка пришла в сознание и услышала мужские голоса. Они доносились издалека, будто из глубокого колодца, и эхом отдавались в ее голове.
— Забери документы у мужика. Он сдох. Подбрось их Артему, а этого скинем в воду. Они чем-то похожи. Запутаем следы. Живо, Ванька, меня всего поломало. Машину в реку, и уходим под мост. Там сваи крепкие и переборки. Менты через три-четыре минуты будут здесь. Живо!
Послышался всплеск воды.
Они произнесли имя Артем. Юля открыла глаза. Вячеслава сбрасывали в воду, а на дороге перед ее машиной лежал Артем. Она не могла ошибиться. Жизнь не позволила им воссоединиться и обрести счастье. Теперь их объединила смерть. Юля попыталась улыбнуться. Она все же нашла его. Пусть так, но они вновь рядом.
Сознание ее померкло, и голова опустилась на искореженное рулевое колесо.
Усадьба князей Оболенских располагалась в сосновом бору между Ломоносовым и Малой
Ижорой, километрах в трех от Финского залива. Тихое уютное местечко. Жила в усадьбе вдова прокурора Ленинградской области генерала Лапицкого Анна Дмитриевна Лапицкая, в девичестве Оболенская, с двумя дочерьми: двадцатичетырехлетней Юлей и восемнадцатилетней Вероникой.
Не так уж Анна Дмитриевна была стара, чтобы называться старухой, но выглядела плохо, болезнь подкосила ее, и в свои пятьдесят восемь она готовилась отойти в лучший мир. Как доктор Введенский ни ободрял ее, она знала, что жить осталось несколько месяцев, а то и недель. Вот почему она торопилась побыстрее выдать старшую дочь замуж и отправить подальше от дома, где, по ее мнению, Юлю подстерегало большое несчастье.
Умирающая княгиня слыла человеком замкнутым и не любила откровенничать с близкими. О ее жизни мало что знали. Но все без исключения считали ее властной, сильной и мудрой женщиной, не лишенной самодурства и излишней чопорности. Однако она пользовалась всеобщим уважением и в некоторых случаях поклонением, так как очень много хорошего сделала для друзей и близких. И все они собрались сегодня вечером, чтобы отпраздновать помолвку старшей дочери и глянуть на ее суженого. В предстоящем замужестве Юли была какая-то тайна. А тайны любят все.
Гости собрались в каминном зале первого этажа, самом большом помещении дворца, где места хватило бы и для масштабной дискотеки. Кругом цветы, подносы с французским шампанским, а по центру — гигантский круглый стол, украшенный вазами с фруктами.
Хозяйка в темно-вишневом платье сидела в инвалидной коляске. Несмотря на болезненную бледность, лицо ее казалось веселым. Слегка подведенные розовой помадой губы и огромный пучок серебряных волос с сиреневым отливом делали ее похожей на императрицу со старых картин. Вот только трон сменить бы — и вылитая Екатерина Великая.
Возле хозяйки суетился доктор Введенский, один из лучших врачей области, профессор, многим обязанный семейству Лапицких и с давних пор считающий себя семейным врачом.
Заслуживает особого внимания и подруга хозяйки — ее троюродная сестра Нелли Юрьевна Белокурова. Она ненамного моложе Анны. Когда пребывала в хорошем настроении, имела цветущий вид, однако тут же увядала, превращаясь в старуху, если настроение ее падало хотя бы на несколько градусов. Муж бросил ее семнадцать лет назад по причинам, неизвестным присутствующим. С тех пор она жила в небольшой питерской квартирке, окруженная дюжиной кошек.
Павел Львович Шмелев, которому год назад стукнуло шестьдесят, выглядел стройным юношей и всегда одевался по последней моде. Шмелев был юристом и по роду своей деятельности адвокатом и душеприказчиком Лапицких. Всегда вежлив, улыбчив, немногословен и приветлив. То, что он был немногословен, хозяйку дома устраивало, так как Шмелев знал больше других и хранил в своем сейфе завещание Анны.
Больше остальных княгиня прислушивалась к Александру Ивановичу Трифонову. Саню она считала самым умным и проницательным человеком, несмотря на то что он не только не имел княжеских или даже дворянских корней, а происходил, по его меткому изречению, от серпа и молота. Да и видок у Трифонова был тот еще — будто его одели лет в шестнадцать, в день получения паспорта, и навсегда. Извечный серый твидовый пиджак, замусоленный галстук и сомнительной белизны рубашка. А когда он надевал свою шпанистскую кепку, люди по вечерам шарахались от него. Сколько ни просила его Анна хоть раз прийти в мундире полковника юстиции, ничего не получалось. Надевал мундир, лишь когда фотографировался на удостоверение, другие случаи припомнить трудновато.
Главной красавицей среди присутствующих можно назвать только одну девушку. Конечно же речь идет о Веронике, младшей дочери Анны Дмитриевны. Ей скоро должно было исполниться восемнадцать. С каждым годом она хорошела. Из куколки превратилась в невесту. Характер матери, гордая осанка и огромные невероятного цвета — янтарные — глазищи. Одним словом — глаз не оторвешь! Да еще и талантом Бог не обидел. Ника, как звали ее близкие, перешла на второй курс театрального института, и ей прочили большое будущее. Кавалеров девушка отвергала, не видя себе ровни, замуж выходить не собиралась. Отношения с матерью у Ники всегда были натянутыми, она больше тяготела к тетке — Нелли Юрьевне, которая, в свою очередь, обожала Нику, так как видела в ней себя в молодости, а еще по причине одиночества: Бог не дал ей детей, а с кошками найти общий язык трудно, если не умеешь мяукать.
Шел первый час ночи. Обстановка накалялась. Гости беспокоились, но пришли к единому мнению: в такую грозу самолету не дали посадку, а Юля решила ждать до последнего: жених дорогу в имение самостоятельно не найдет.
Неожиданно вошел милиционер в плащ-палатке и во всеуслышанье заявил:
— Юлия Сергеевна Лапицкая час назад погибла в автокатастрофе. Мужчина, находившийся с ней в одной машине, остался жив. Мы его доставили сюда.
Анна Дмитриевна потеряла сознание. Доктор и горничная тут же увезли ее в спальню. Растерянность была настолько велика, что объявление о смерти Юли не все поняли.
— Это ты, Куприянов? — спросил Трифонов, подходя к милиционеру. — Как ты тут очутился?
— Здравия желаю, товарищ полковник.
— А ну-ка, выйдем на веранду.
Они вышли из дома на помост подле лестницы. Там уже стоял местный участковый, майор Терехов, у которого не хватило духу зайти в дом и ляпнуть подобное.
— Так что случилось, Куприянов?
— Несчастье.
— Это я уже понял. Но ты же из Питерского управления. А сюда как попал?
— Трое налетчиков обчистили офис одного адвоката. Добронравова. Их засекли. Они убили двух охранников офиса, одного ранили. Мы прибыли на место. Объявили план перехвата. «Волгу» бандитов засекли гаишники неподалеку отсюда. Бросились за ними в погоню. На мосту эта «Волга» врезалась в машину Юлии Лапицкой, а потом сорвалась в реку, и все бандюки, скорее всего, погибли. Юлия Лапицкая сидела за рулем «Вольво» и тоже погибла. А ее парню повезло. Его выбросило через ветровое стекло. Так, испугом отделался. Порезы, ушибы и прочее. Вот документы. Бородин Вячеслав Андреевич. Судя по авиабилету, в десять вечера прилетел в Питер из Харькова.
— Юля где?
— В морг отправили.
— В «уазике», на полу лежит. Очухался, но что-то наверняка сломал. Трогать его мы не решаемся, вдруг позвоночник…
— Ладно. Сейчас я за врачом схожу. Посмотрим, что он сломал.
Спустя пятнадцать минут, когда в каминном зале все всё поняли и даже смирились со случившимся, каждый в меру своих сил, двери, ведущие в парк, открылись, пахнуло холодом и сыростью. На пороге появились трое мужчин. Слева тот же милиционер, справа Трифонов и в центре молодой человек, которого они поддерживали. Это был интересный высокий парень лет тридцати с изрезанным осколками стекол
