Иннокентий взял из рук сына пакет из нескольких десятков страниц и взглянул на титульный лист, где красными чернилами было написано и несколько раз обведено:
Ultimae Conclusiones
Sive Theses Arcanae IC
— Что это такое?
— Если учителя, которых вы ко мне приставили, не были ослами, то это означает: «Последние девяносто девять выводов, или Тайные тезисы».
— Я пока не разучился читать по-латыни! Я хочу знать, что за штука эти тайные тезисы! — загремел Иннокентий, стукнув кулаком по ручке кресла.
Франческетто знал, в каких случаях отцовского гнева следовало опасаться по-настоящему. Момент был тот самый. Он, как в детстве, изобразил на лице раскаяние, прижал кулаки к губам и опустил голову.
— Отец, я действительно думал, что вы это знаете. «Тезисы» нашли в потайном ящике секретера. Я полагал, вы их ищете… и они представляют для вас большую ценность.
— Я даже не знал об их существовании. Ты, наверное, уже прочел от корки до корки, а?
— Нет, отец, — совершенно искренне ответил Франческетто. — Только заглавие. Какой рукопись мне отдали, такой я вам ее и принес.
— Дай-ка взглянуть. Что за шутки? Страницы склеены. Что ты с ними сделал?
— Ничего. Клянусь Мадонной, они такие и были.
Иннокентий попытался открыть страницы, но они были соединены в единый блок. Тогда он попробовал просунуть между страницами кончик стилета, а потом подцепить уголок длинным ногтем мизинца, но ничего не получилось.
— Сколько, ты говоришь, сделано копий?
— Две, отец. Одна сейчас у вас в руках. Есть другая, но у той тоже склеены страницы.
— Оставь, не трогай грязными руками! — крикнул Папа и снова забубнил себе под нос: — «Тайные тезисы»… Еще одна новость об этом одержимом… Демон поначалу ввел его в экстаз, а потом закрыл страницы… Специально закрыл, чтобы никто не смог открыть.
— Отец, можно позвать брата Лоренцо, алхимика. Он откроет.
Иннокентий огляделся и сверкнул глазами в сторону сына.
— Не говори чепухи, Франческетто! Какой еще алхимик? Разве ты не знаешь, что вот уже два века, как это занятие запрещено Святой Римской церковью?
— Я хотел сказать химика, отец.
— Молодец, это хорошая идея. Вели позвать брата Лоренцо. Жду его через пять минут.
Монах вскоре явился. Его почти волоком притащил Франческетто, который, увидев реакцию отца, уже отчаялся выжать из своей находки хоть один грош. Сутана на монахе была покрыта масляными пятнами и во многих местах прожжена.
— Брат, я вижу, ты еще больше растолстел с тех пор, как мы встречались в последний раз. Значит, я тебе слишком много плачу. У тебя появилась возможность показать свое мастерство и не дать мне повода об этом пожалеть. Взгляни на эту рукопись и скажи, что ты о ней думаешь.
Монах взял блок страниц из рук Иннокентия и поклонился, продемонстрировав Папе живописную тонзуру. Остатки волос были местами сожжены, местами ярко окрашены какими-то ядами, а череп сверкал неестественной зеленью. Он вытащил из кармана пару сильных линз и принялся изучать странную рукопись.
— Бумага флорентийская, — пробормотал он. — Чернила венецианские, возможно полученные из сурика. Но листы склеены, ваше святейшество!
— Браво, брат мой. Я вижу, от твоих исследований есть хоть какая-то польза. Сукин ты сын! Ясное дело, склеены, затем я тебя и позвал. Ты сможешь разъединить страницы?
— Попробую, ваше святейшество, — ответил монах, удаляясь с бумагами под мышкой.
— Куда это ты собрался?
— В лабораторию, ваше святейшество. Там у меня все инструменты, растворители…
— Даже и не думай. Иди и принеси все это сюда. Книга не выйдет за пределы комнаты.
Монах бегом бросился из комнаты и сразу вернулся, принеся с собой и разложив на столе несколько ампул и какие-то цветные брусочки с кислым запахом. Франческетто уселся на ступеньку под окном и принялся ножом остро затачивать кончик палочки, которую нашел в дровах возле камина, при этом рассеянно наблюдая за движениями монаха. На лице его играла угрожающая улыбка. Монах побледнел, весь затрясся и уронил одну ампулу. Ее содержимое, шипя, разлилось по столу.
— Осторожно, скотина ты этакая! — крикнул Иннокентий.
Монах вытер стол тряпочкой, но при этом обжег себе руку. Затем он стал растворять один цветной брусок в какой-то жидкости. Обожженная рука покраснела и, видимо, сильно болела.
Наблюдая за движениями монаха, все более слабыми и неуверенными, Иннокентий нахмурил брови.
— Постой, — сказал он. — Что у тебя с рукой?
— Ничего, ваше святейшество, благодарю вас, не беспокойтесь.
— Я волнуюсь не за тебя, а за книгу. Покажи-ка!..
Монах протянул понтифику руку, и у того от изумления расширились глаза. С ладони свешивались лоскутки кожи, а под ними обнажилось мясо.
Иннокентий поморщился, отвел взгляд и приказал:
— Уйди, брат мой, пока еще чего-нибудь не натворил.
— Ваше святейшество, я… — Брату Лоренцо не удалось закончить фразу, потому что он потерял сознание.
Франческетто царственным жестом велел двум слугам очистить стол и унести прочь тело монаха. В воздухе повис кислый запах, смешанный с вонью обожженного мяса.
— Откройте окна, — приказал Папа. — Здесь дышать нечем.
— Отец, я думаю…
— Не мешай мне, а прежде всего — не думай! Вот в чем твоя ошибка. Размышлять надо поменьше!
Тот взглянул на отца с явной ненавистью, но Иннокентий не обратил на это внимания. Он привык к подобным выходкам. Его абсолютно не трогало то, что взгляд был брошен собственным сыном.
— А теперь уходи и вызови ко мне Христофора, — продолжил понтифик. — Пусть приедет скорее.
— Христофора? Зачем? — удивился Франческетто и тут же об этом пожалел.
Всем было известно, что Христофор — самый любимый племянник Папы. Именно так называли незаконных детей понтифика. Когда похотливый Джованни Баттиста Чибо, едва достигший восемнадцати лет, обрюхатил младшую дочь некоего Перестрелло из Генуи, его отец, сенатор Арано, замял дело и отправил сына ко двору неаполитанского короля. Со временем этот тайный ребенок становился все более дорог будущему Папе еще и потому, что необыкновенно походил на него. Он не упускал случая удержать его возле себя. Франческетто не опасался за наследство, но страшно ревновал и в конце концов возненавидел Христофора.
Папа взглянул на него со свирепой ухмылкой.
— Зачем я его зову? А такова моя воля, сынок.
Франческетто не помнил, чтобы отец когда-нибудь называл его так. Но в этом обращении не было ни тени родительского чувства, и он бегом бросился из комнаты.
— Погоди!
— Да, отец.
— А где сейчас этот Бенивьени, дружок графа делла Мирандолы?
— В башне Нона, отец.
— Хорошо. Сделай так, чтобы с ним ничего не случилось. Я имею в виду его извращенный вкус. Вот увидишь, он попытается договориться с соседями по камере. Так что пригляди, чтобы ему не отвернули
